Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

Через месяц отчислили сразу двоих — Сергея Нагорного и Юриса Лауциньша: они съездили на три дня в Киев на съемки. А вскоре настал и мой черед. Меня отчислили 11 ноября за поступок, не совместимый со званием студента (об этом поступке я расскажу отдельно), а через неделю был отчислен и Пес, уже за другой поступок… Летом Саша собрался ехать к друзьям на юга. Денег, естественно, не было. Он пошел на «толкучку», чтобы продать «фирменную» майку, и был задержан милицией. В участке составили протокол и отпустили. Пес вернулся на «толкучку», продал майку и уехал в Крым. Вот и вся история.

Однако спустя три месяца в институт пришла повестка-квитанция о штрафе в 10 рублей за административное нарушение. Помощница Пелисова была отправлена в исполком для выяснения обстоятельств. Нашли «дело», она все переписала, в том числе и анкету, которую Сашка заполнял. В частности, там был такой пункт: «Занимался ли ты раньше куплей/продажей вещей, если да, то чем?» (Скажите, что бы вы ответили на такой вопрос, даже если бы этим всем занимались? Правильно! Вы бы написали: «Нет».) Пес естественно ответил: «Нет», а помощница исправила на «Мех». Мех! Да за торговлю мехом можно было получить 10 лет строгого режима! Это приравнивалось к торговле золотом и валютой! А тут штраф 10 рублей.

Через час «выписка» лежала на столе у ректора, а еще через час студент Сергеев был отчислен из института!

Юрий Васильевич Яковлев бегал по инстанциям, пытаясь отстоять пасынка. Приходила тетка из исполкома в институт, говорила, что они отменяют даже штраф. Тщетно! Поезд ушел. Восстановили только через год.

В какой-то момент руководство вуза спохватилось: на курсе почти не осталось особей мужского пола! Поэтому, когда обкуренного студента нашего курса обнаружили «загорающим» в коридоре общежития, ему объявили выговор!

После второго курса института мы с другом Аркашей поехали отдыхать в Коктебель. Это был наш первый самостоятельный и последний беззаботный отдых (гром грянет в ноябре). Родители с большим скрипом отпустили нас одних, с множеством инструкций, как жить и с весьма ограниченным бюджетом, подразумевающим жизнь скудную, но правильную. Поселились мы в «частном секторе» минутах в десяти ходьбы от моря. Каждый сдаваемый дом походил на улей: семей по десять-пятнадцать ютились в каждой комнатке, на каждой терраске и в каждом сарайчике. Нам посулили крышу над головой дней через пять, а пока разрешили пожить на раскладушках в саду… И это было одно из самых прекрасных жилищ в моей жизни! Раскладушки стояли в тени огромной сливы, их разделяла табуретка, на которой лежал томик Гете (Аркадий был, да в сущности и остался, большим интеллектуалом) и бутылка дешевого портвейна, который мы с гетелюбом потягивали. По утрам, когда первые робкие лучи солнышка сквозь зелененькие листочки слегка золотили наши чуть припухшие с похмелья глазки, мы, не открывая их, протягивали руки вверх, на ощупь находили сливу и засовывали ее в рот, жадно впитывая кисловатую нежность. Ах!

Гете, шпроты и портвейн

Стоило это лежбище по 60 копеек с носа, и мы даже расстроились, когда узнали, что «крыша» освободилась. Как выяснилось, расстроились мы не зря: помимо того, что жизнь под крышей стоила в два раза дороже, жилище это оказалось лежащим на боку клозетом, ну, или туалетной кабинкой, куда надо было вползать на четвереньках и куда засунули наши же раскладушки.

Зато в тридцати метрах от нашего дома была столовая, одна из трех во всем регионе. Если вы хотели «правильно» позавтракать, то вам надо было занять очередь часов в шесть утра, и тогда в восемь вы были бы одним из первых посетителей. Если же вы подтягивались, выспавшись, часам к девяти, то завтрак мог плавно перетечь в обед — такой длины была очередь. Она начиналась на соседней улице, огибала довольно большой холм и, приблизившись к зданию, прижималась к вожделенному прилавку раздачи, отделенному от зала железным заборчиком. Попытка протиснуться без очереди была чревата летальным исходом, занять тоже не получалось: для этого надо было бы встать в шесть утра… И Аркаша нашел выход! Вы думаете, под выходом я подразумеваю вход? Нет, именно выход из создавшейся ситуации. Сейчас, по прошествии стольких лет, можно безбоязненно рассказывать о нашем ноу-хау: срок давности уже истек, и посадить нас не смогут.