Дмитрий Мережковский - Жанна д'Арк

– Farewell! [374]Поздравляю: дело кончено – Жанна поймана! [375]

Так Жанна, только что вернувшись в лоно Церкви, «снова от нее отпала», relapca, а по законам Святейшей Инквизиции снова отпавшие были покидаемы Церковью и «ввергались во тьму кромешную, где плач и скрежет зубов». [376]

«Так как Жанна снова отпала от Церкви, то мы должны предать ее власти мирской решают судьи. [377]

Утром, 30 мая, два молодых доминиканца, бакалавра теологии, брат Мартин Лавеню и брат Изамбер дё ла Пьер, посланные епископом Бовезским, входят в тюрьму к Жанне.

– Жанна, вы сегодня… – начал брат Мартин и не кончил, увидев, что она поняла. Вдруг вся побледнела, закрыла лицо руками и заплакала, как маленькие дети плачут; завопила, как старые крестьянки вопят над покойниками:

– Ох! Ох! Ох! Девичье тело мое будет в огне сожжено! Черным углем почернеет белое тело мое! Лучше бы мне сто раз быть обезглавленной… Праведным, Боже, судом Твоим суди их за все! [378]

Плачет, бьется головой об стену, рвет на себе волосы, царапает руками лицо. Это ли великая Святая, спасительница Франции? Да, это. Если бы не страдала, как все, – не могла бы жертвой быть за всех. Девы Жанны, «дочери Божьей», Страсти подобны во всем – и в этом – Страстям Сына Божия: так же и она, как Он, «находилась в борении смертном»; так же у нее, как у Него, «был пот, как падающие на землю капли крови».

– Вот мой убийца! – закричала Жанна, увидев вошедшего в тюрьму епископа Бовезского.

– Нет, Жанна, не я вас убил, а вы сами себя, – не сделав того, что обещали, и снова отпав от Церкви, – ответил епископ, может быть, с непритворною жалостью. – Что же ваши Голоса? Помните, вы говорили, что они обещают вам освобождение? И вот, обманули, видите?

– Да, обманули! – сказала будто бы Жанна. [379]Может быть, хотела сказать: «Я обманулась, не поняла Голосов; думала, что они обещают спасти меня от смерти, а теперь вижу, что должна умереть». И если бы даже сказала: «Обманули», – что из того? Если на кресте Сын Божий сказал Отцу: «Для чего Ты Меня оставил?» – то это могла сказать и «дочерь Божия». Сделалась «проклятой» и она, так же как Он:

Христос искупил нас от проклятия закона, сделавшись за нас проклятием, katara, ибо написано: «проклят… висящий на древе» (Гал. 3, 13).

«Братья небесные», Ангелы, покинули Жанну; все Голоса вдруг замолчали, кроме одного, никогда еще ею не слыханного, но чей он, – она не знала наверное . Что, если не Его, а Другого?

Жанна была против всего мира – всей Церкви, одна с Ним или не с Ним, а с Другим, – этого тоже не знала наверное, и в этом была ее крестная мука – вечный вопрос без ответа: «для чего Ты меня оставил?»

Жанна просит, чтоб ее причастили.

– Дайте ей все, чего она просит, – разрешает епископ Бовезский.

Брат Мартин причащает Жанну.

– Верите ли вы, что сие есть, воистину, Тело Христово? – спрашивает он, вынимая частицу из дароносицы.

– Верю, – отвечает Жанна. – Только Он, Христос, – Освободитель мой единственный! [380]

«Господи, благодарю Тебя за то, что умираю свободным от всего!» – могла бы сказать и Жанна, умирая, так же как сказал св. Франциск Ассизский; в Третье Царство Духа – Свободы – вступает и она, как он.

Было около девяти часов утра, когда Жанну вывели из тюрьмы, посадили вместе с духовником ее, братом Мартином, и главным тюремным приставом, Массие, на телегу и под охраной восьмидесяти английских ратных людей повезли на площадь Старого рынка, у церкви Христа Спасителя, где приготовлены были три высоких деревянных помоста: первый – для последнего «увещания милосердного»; второй – для судей и третий, выше всех, покрытый гипсом, с правильно сложенной поленницей дров, – для костра. Тут же, на третьем помосте, был столб с прибитой к нему доской, а на доске – надпись: «Жанна, рекомая Дева, лгунья, злоковарная, пагубная, обманщица, колдунья, кощунница, в Иисуса Христа не верующая, идолопоклонница, служительница дьяволов, отступница, еретица и раскольница». [381]

Площадь охранялась ста шестьюдесятью английскими ратными людьми. Множество любопытных теснилось на площади, и в окнах, и на крышах домов.

Жанну взвели на первый помост. Мэтр Николá Миди, доктор богословия, взойдя на тот же помост, произнес последнее «увещание милосердное», кончавшееся так:

– В мире, Жанна, гряди! Церковь больше не может тебя защищать и предает власти мирской.

А со второго помоста, судейского, монсиньор епископ Бовезский начал читать приговор: