Дмитрий Мережковский - Св. Тереза Иисуса

Но, может быть, большее для нее унижение – то маленькое, глупенькое чудо, для глупеньких монахинь, на которое она согласилась, когда при замене тонкой ткани ряс грубою волосяною тканью, сермягой или дерюгой, где водятся всегда блохи и другие насекомые, велела она отслужить особый молебен, после чего будто бы все они вдруг исчезли лучше, чем от мытья, и больше никогда уже не появлялись.

Но это глупое чудо вовсе не противоречит, как может казаться, тому «совершенному здравому смыслу» и никогда не изменяющему ей внутреннему чувству меры, которые помогают ей и в действии так же, как в созерцании. Быть «настоящим дельцом» и даже как будто «плутом» с теми плутами, с которыми надо было ей торговаться, покупая дома для новых обителей и не имея иногда ни одного мараведи в кармане, было ей не так трудно, как приобретать друзей и благодетелей в Риме «богатством неправедным». «Надо бы и нам, Босоногим, уметь, – в этом великая сила Обутых, – приобретать дукатами драгоценную помощь Римской Курии для дела Реформы», – учит св. Тереза Взяточница.

Как-то раз, в маленьком городке Манзанаресе, где остановилась она для ночлега, гостеприимный хозяин, зная, что она любит куропаток, подал их на стол.

«Вот так святая!» – пробормотала одна из служанок себе под нос, но так, что «святая» услышала.

«Дочь моя, – возразила она, смеясь, – лучше хвалите милосердие вашего хозяина и знайте, что когда куропатки, то куропатки, а когда покаяние, то покаяние, cuando perdiz – perdiz, у cuando penitenzia – penitenzia».

«Да избавит нас Бог от унылых святых! – говорила она. – Скучных людей и насильственных молитв я терпеть не могу». «Наша Мать Тереза, хотя и святая, но такая же простая, как все люди!» – не могли на нее нарадоваться сестры св. Клары, помня завет св. Франциска и ап. Павла: «Всегда радуйтесь», – что значит: просты будьте с простыми людьми и не брезгуйте их бедною радостью». Этого завета, может быть, не исполнил никто из святых лучше Терезы. Тех сестер, что, «поджавши губы, смеются», она терпеть не могла. «Лучше совсем не строить обителей, чем принимать в них унылых монахинь: это гибель монастырей». «Тем, кто страдает унынием, надо пореже давать рыбу, а мясо почаще». «Лучше с врачом посоветуйтесь», – говорит она одной монахине, которая просит молитв ее, чтобы избавиться от беса уныния. «Часто уныние доводит людей до настоящего сумасшествия». «Следует считать уныние очень опасной болезнью и лечить его, как болезнь». «В противоположность всем остальным болезням, кончающимся выздоровлением или смертью, от уныния так же редко выздоравливают, как и умирают».

Меньше всего страдает этою болезнью сама Тереза: любит петь и плясать под звуки бубна и кастаньет; любит шалить и смеяться, как маленькая девочка. «Экая полоумная наша мать игумения!» – говорила она о себе и, может быть, хотела, чтобы говорили о ней сестры.

Однажды, в Саламанке, в 1571 году, в одну из самых тяжелых минут жизни своей, предгрозным, душным вечером, когда, смертельно усталая, хочет она незаметно пройти в келью свою из садика, где сестры, по обыкновению играют и беседуют в краткие часы отдыха, – одна из них, самая молоденькая послушница, подходит к ней и, ласкаясь, говорит:

«Что это, мать, вы уже уходите?»

«Я… нет, – отвечает она через силу. – Ну-ка, спой нам что-нибудь…»

И, радостно схватив бубен с кастаньетами, закружилась девочка сначала в тихой и медленной, а потом в неистовой пляске, под неистовую песню:

«Я вовсе не чувствительна, – напротив: сердце у меня такое жестокое, что это мне иногда самой тяжело», – скажет Тереза. «Страшные письма писала я ей, точно молотом била по наковальне», – вспоминает она об одной строптивой игумений Севильской обители, которая требовала, чтобы немедленно выехали из нее, потому что она нездорова, между тем как Тереза считала это прихотью. «Несколько хороших ударов бичом заставят ее молчать и не сделают ей никакого зла», – пишет она другой игумении об одной, как будто бесноватой, а на самом деле, может быть, только истеричной монахине. «В яму, в яму эту чуму, и чтоб она оттуда никогда не выходила. О, какое это великое зло! Бог да избавит нас от того, чтоб оно проникло и в наши обители, – лучше бы огнем испепелило нас всех!» – эти страшные слова пишет она о другой, еще более строптивой монахине и прибавляет, как общее правило: «Лучше умереть временною смертью немногим, чем погибнуть вечною – всем». Если правило это довести до конца, то будет св. Инквизиция. Не за то ли так любит св. Терезу не только «христианнейший» король Филипп II, но и весь насквозь пропахший жженым человеческим мясом герцог Альба?