Платон Краснов - Луций Анней Сенека. Его жизнь и философская деятельность

“Наконец наступила очередь умереть и Аннею Сенеке. Смерть его была особенно приятна императору, не потому, впрочем, чтобы было доказано участие Сенеки в заговоре, но потому, что она давала повод совершить при помощи меча то, что не удалось сделать при помощи яда. Для обвинения Сенеки достаточно было слов Наталиса (доносчика, раскрывшего заговор Пизона), что Пизон посылал его к Сенеке во время болезни, чтобы спросить его, почему Сенека не хотел принять Пизона, и предложить Сенеке поддерживать дружбу с Пизоном более частыми свиданиями. Сенека ответил на это, что частые разговоры и свидания между ними он не находит полезными для обоих, но что вообще он связывает свое спасение с безопасностью Пизона. Один из трибунов стражи, Граний Сильван, был тотчас же послан к Сенеке спросить, происходил ли в действительности между ним и Наталисом такой разговор. Сенека в это время случайно или с умыслом только что приехал из Кампании и остановился в одной из своих загородных вилл, верстах в четырех от Рима. Трибун приехал на виллу к вечеру, велел солдатам окружить ее и, застав Сенеку за ужином вместе с его женою, Помпеею Паулиною, и двумя друзьями, передал ему приказание императора.

Сенека отвечал, что Наталис действительно приходил к нему от имени Пизона спросить, почему он не принимал его, и что он ссылался на нездоровье и потребность в покое, но что он, Сенека, не имел никаких причин предпочитать спасение частного человека собственной безопасности, что лесть совсем не в его натуре и что это лучше всего известно самому Нерону, который гораздо чаще имел случай испытать свободомыслие Сенеки, чем его услужливость. Трибун сообщил эти слова Сенеки императору в присутствии Поппеи и Тигеллина, советчиков Нерона в его зверствах. Тот спросил трибуна, готовится ли Сенека к добровольной смерти. Но трибун ответил, что он не мог уловить ни тени страха или печали ни в речах, ни в лице философа. На это последовал приказ вернуться на виллу с приказом умереть. Историк Фабий Рустик сообщает, что Сильван вернулся не по старой дороге, но заехал сперва к Фению Руфу (префекту, главному начальнику стражи) и спросил, должен ли он повиноваться приказаниям цезаря; но Фений Руф, объятый общим малодушием, посоветовал исполнить то, что приказано. Сильван же сам был в числе заговорщиков и увеличивал свои преступления тем, что разносил мщение цезаря соучастникам. Однако сам он не имел храбрости еще раз видеть Сенеку и говорить с ним и послал к нему одного из центурионов возвестить смерть.

Сенека, нисколько не смутившись, потребовал таблички для составления завещания. Когда же центурион отказал ему в этом, он обратился к своим друзьям со следующей речью: “Коль мне запрещено отблагодарить вас подарками, завещаю вам единственное, что мне осталось, но вместе и самое драгоценное – мой образ жизни.

Если вы будете помнить то, что было хорошего в моей жизни, то ваше постоянство в дружбе будет для вас источником вечной славы”. Друзья Сенеки залились слезами; он успокаивал их и призывал к мужеству ласково, но с некоторою суровостью, говоря: “Зачем же были наши уроки мудрости? Где же ваш разум, в течение стольких лет мужественно приучавшийся переносить превратности судьбы? Разве жестокость Нерона еще кому-нибудь неизвестна? И кого же еще оставалось убить императору после того, как он убил свою мать и своего брата, как не прежнего воспитателя и наставника?”

Говоря таким образом, обращаясь ко всем присутствующим, Сенека обнял свою жену и, немного растроганный зрелищем собственного несчастья, стал уговаривать ее утешиться в печали и не считать ее безграничной, но искать себе утешения в созерцании добродетельной жизни своего мужа. Паулина возражала, что и она хочет умереть вместе с мужем, и требовала, чтобы ее пронзили мечом. Сенека не хотел отнимать у нее этой славы, а также опасался, чтобы жена его, оставшись без поддержки, не подверглась худшим оскорблениям. Поэтому он сказал ей: “Я указывал тебе на утешения, какие может дать жизнь; но ты предпочитаешь умереть. Я не буду противиться. Умрем же вместе с одинаковым мужеством, но ты с большею славою”. После этих слов оба вскрыли себе жилы на руках. У Сенеки, истощенного старостью и строгим образом жизни, кровь вытекала очень медленно; чтобы ускорить ее истечение, он приказал открыть жилы также на ногах и на коленях. Утомленный жестокою болью и боясь смутить свою жену видом своих мучений, а также и сам опасаясь мучения при виде ее страданий, Сенека велел перенести себя в другую комнату. Там он с красноречием, не покинувшим его даже в последний момент, призвал писцов, диктовал им многое, чего я, однако, не решаюсь повторить здесь.