Мария Бекетова - Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

В то время между Швецией и Данией было очень мало сношений. Все еще помнилась старинная вражда, и это разъединяло соседние нации. Андерсен находил большое сходство между датским и шведским языками и с удовольствием замечал, что шведы его понимают. Ему казалось, что Швеция есть не более как продолжение Дании; родство обеих наций бросалось ему в глаза, а радушный прием, встреченный им в Швеции, окончательно утвердил его в братских чувствах к этой стране. Под таким впечатлением он сочинил скандинавскую песню, начинавшуюся словами: «Мы все один народ, мы скандинавы». Эта песня очень понравилась в Швеции, но когда Андерсен вернулся на родину и песня сделалась известна его соотечественникам, ему сейчас же сказали: «По всему видно, что вас чествовали в Швеции». В то время еще не были в моде скандинавские симпатии, а несколько лет спустя, когда близость между скандинавскими народами вошла в моду, в Дании нашлись люди, которые говорили Андерсену, что скандинавская песня есть лучшее его произведение и переживет все, что он написал.

Через несколько лет после «Импровизатора» появился первый выпуск сказок Андерсена. Можно было бы подумать, что критики встретят сочувственно этот новый и совершеннейший род его поэзии. Но не тут-то было. Датские критики с сожалением говорили о том, что Андерсен впал в прежнее ребячество…

Помимо мелочных придирок и равнодушия критики, Андерсену приходилось терпеть также и от недостатка средств. Он жил одной литературой и получал самые жалкие гонорары. Так например, за «Импровизатора» ему было заплачено немногим больше ста рублей. Примерно так же платили ему и за другие произведения. Андерсену приходилось писать из-за денег, а это само по себе казалось ему противным; заработок его был так незначителен, что, желая как-нибудь увеличить свои средства, он пробовал, хотя и безуспешно, достать себе место при одной из библиотек. Из затруднительного положения помогли ему выйти старые друзья, Эрстед и Коллин, а также новый друг его, голштинский граф Ранцау-Брейтенбург. Граф Ранцау заинтересовался Андерсеном, прочтя «Импровизатора», и явился сам в убогую квартиру поэта, причем спросил его, не может ли быть ему чем-нибудь полезен. Тот в кратких словах описал свое затруднительное положение. Граф Ранцау обещал писателю свое содействие и вскоре выхлопотал ему у короля ежегодную пенсию в 200 рублей. Такие пенсии давались из государственных сумм бедным ученым, литераторам и художникам. Ими пользовались, между прочим, Эленшлегер, Ингеман, Герц и другие.

Теперь Андерсен мог жить спокойно, вполне отдаваясь своему призванию, так как знал, что у него есть верные средства на случай болезни. Он вздохнул свободнее, но испытания его еще не кончились. Особенно часто приходилось Андерсену терпеть неудачи при его попытках писать для сцены, тем более что в то время в копенгагенском театральном мире господствовали очень странные нравы, а дирекция продолжала относиться лично к Андерсену весьма недоброжелательно. По странно укоренившейся моде почти все новые пьесы, дававшиеся на копенгагенской сцене, освистывались на первом же представлении. Этой участи подвергались даже любимые авторы, такие, как Эленшлегер и Хейберг. Свистеть начинали часто прежде, чем поднимался занавес. Это вошло в обыкновение и сделалось какой-то своеобразной забавой. Всякое представление начиналось всеобщим свистом, затем в оркестре раздавались трубы. Если свистки не унимались, вмешивалась полиция. Удивительно еще, как мог держаться какой-нибудь репертуар при таком порядке вещей… В таких тяжелых условиях выступил Андерсен в качестве драматурга. Он писал в стихах и в прозе, пробовал свои силы и в комедии, и в драме. Большинство его пьес дирекция отсылала ему назад, те же, которые доходили до сцены, иной раз все-таки имели успех. Это показывает, что положение Андерсена в обществе до некоторой степени уже установилось в то время. Наибольший успех из того, что писал он для сцены в тот период, то есть до 1842 года, имела пьеса, переделанная им из французской повести «Les épaves» и названная «Мулат». В день представления этой пьесы по городу были расклеены огромные афиши и у театральной кассы стоял длинный хвост. Но вследствие внезапной смерти короля Фредерика VI представление не состоялось, и пьеса дана была впервые уже по восшествии на престол Христиана VIII, в день открытия театров. Публика приняла пьесу Андерсена с восторгом. Ни одно произведение его не имело еще такого успеха, как эта драма. Вскоре она была переведена на шведский язык, и в шведских газетах и журналах появились о ней самые лестные отзывы. Андерсен еще раз отправился в Швецию, причем шведы отнеслись к нему даже лучше, чем при первых его посещениях. Между прочим, его пригласили осмотреть свой город студенты Лундского университета. Андерсен принял их предложение и был встречен необыкновенно радушно. В честь него говорились речи и провозглашались тосты. Вечером студенты устроили ему серенаду [3]. Это была первая овация, устроенная в честь Андерсена, а потому и неудивительно, что она произвела на него необыкновенно сильное впечатление. Поблагодарив студентов за оказанную ему честь и пожав руки ближайшим из стоявших около него, Андерсен ушел в свою комнату, забился в темный угол и дал волю душившим его слезам. Впоследствии он научился лучше владеть собою в подобных случаях, но все-таки никогда не был равнодушен к знакам внимания, которые получал много раз в своей жизни.