Николай Александров - Уильям Теккерей. Его жизнь и литературная деятельность

Теккерей обращался со всеми чрезвычайно добродушно, в особенности с теми, кто стоял ниже его, хотя терпеть не мог фамильярности. К молодым начинающим литераторам он относился как к товарищам и был совершенно чужд зависти и мелкого самолюбия. Это особенно заметно было на его отношениях к своему сопернику Диккенсу. Он всегда отзывался о нем с восторгом и даже однажды в публичной речи добродушно заметил, что дочери его любят гораздо больше рассказы Диккенса, чем отцовские. Когда ему пришлось выступить кандидатом на парламентских выборах в Оксфорде, где его недостаточно знали, он написал Диккенсу, чтобы тот приехал рекомендовать его избирателям. «Меня, – писал он в этом письме к Диккенсу, – вряд ли знают даже двое из здешних жителей, а Вас, вероятно, знают более шести».

Теккерей очень любил общество, но не столько многолюдные собрания, сколько небольшой круг близких знакомых, с которым мог беседовать просто и чувствовать себя непринужденно. Он состоял членом в трех клубах и большую часть свободного времени проводил в них. «Теккерей, – говорит Троллоп, – не был, что называется, блестящим собеседником, и сомнительно, чтобы он когда-нибудь блистал в обществе. Если он бывал желанным гостем на всех торжественных обедах, так это не потому, что он был хорошим рассказчиком или вообще умел занимать общество. Только тогда, когда Теккерей бывал вместе с двумя-тремя хорошими приятелями, он и сам чувствовал себя хорошо, и другие чувствовали себя с ним прекрасно. Но даже в таких случаях он бывал интересен не столько своим разговором о разных современных вопросах, сколько своими комическими выходками и замечаниями. Комизм не оставлял его никогда, даже в те моменты, когда грусть особенно одолевала его. Он любил украшать свою речь цитатами из Горация или собственными стихами, которые в каждом данном случае сочинял экспромтом. Теккерей был большой мастер быстро сочинять стихи. Он мне раз даже прислал чек на пять фунтов и семнадцать шиллингов, написанный стихами».

Великий писатель не любил долгих споров о сухих материях и часто посреди такого разговора вдруг просил у своих собеседников позволения спеть комическую песню. Он беседовал всегда очень добродушно, а если подшучивал иногда над кем-нибудь из своих приятелей, то в очень мягкой форме. Зато в тех случаях, когда ему приходилось сталкиваться в обществе с какой-нибудь несимпатичной ему личностью, шутки его бывали иногда очень злы. В Бостоне он однажды жестоко уязвил довольно почтенного, но крайне претенциозного писателя, которому пришлось сидеть против Теккерея на одном торжественном обеде. Американский писатель держал себя с чрезвычайной важностью и за обедом все время серьезнейшим образом рассуждал о любви. Теккерею это наконец надоело, и он к ужасу всех и к величайшему смущению своего визави вдруг выпалил так: «Ведь до чего, сударь, должен был дойти свет, когда старые чудовища со сломанными носами, как мы с вами, вдруг стали рассуждать о любви». Особенно нелюбимых людей Теккерей преследовал не только сарказмом, но и карикатурами. Он таким путем выжил из своего клуба одного члена, который был и ему и всем крайне противен. Сатирик рисовал карикатуры на него повсюду, где только мог, на всех клочках чистой бумаги, которые ему попадались в клубе. Он представлял его таким, каким он был, когда сидел спиной к публике, и хотя на карикатурах этих лица совершенно не видно было, однако все сразу узнавали оригинал. Господин, которого преследовал Теккерей, долгое время оставался совершенно равнодушным к этим карикатурам на него, но наконец одна из них, наиболее жестокая и меткая, заставила его выйти из состава клуба, к великому удовольствию Теккерея и других.

О замечательном комизме Теккерея можно судить по следующему курьезному случаю. Когда он был в Бостоне, кому-то пришло в голову пригласить его послушать доклад в одном тамошнем ученом обществе. Он пошел, и его посадили на почетное место рядом с докладчиком. Но реферат оказался чрезвычайно длинным и скучным. Теккерей не вытерпел, встал посреди чтения со своего почетного места и вышел в соседнюю пустую комнату, дверь в которую была отворена. Усевшись там, он стал оттуда мимикой показывать своему приятелю, оставшемуся в зале заседания, чего он стоил за то, что пригласил его на такое скучное собрание. Он повалил воображаемое лицо (приятеля) и стал неистово колотить его; недовольный этим (так как доклад все еще продолжался), он выстрелил в него из воображаемого револьвера; наконец, к величайшему смущению своего приятеля, разыграл мимикой сцену из «Гамлета», когда спящего короля отравляют впусканием яда в уши его.