Е. Предтеченский - Галилео Галилей. Его жизнь и научная деятельность

Какой же вывод можно сделать из печальной истории осуждения и преследования Галилея? По нашему мнению, главным образом, тот, что не должно «творить себе кумира ни на земле, ни в небесах», что не должно порабощать свою мысль ничему. Научный и философский скептицизм никогда не должен покидать человека, потому что идолы возможны не только на почве веры, но и разума. Человек не должен закупоривать область своих убеждений или своего миросозерцания, каким бы прекрасным и благодетельным содержимым она, по его мнению, ни была наполнена. Все остающееся без движения подвергается брожению, портится, прокисает, переходя из здоровой пищи в яд, и быстро перестает приносить те благие плоды, какие приносило, будучи свободным, и записывает мало-помалу своего носителя в ряды отсталых, поющих старую песню и неспособных понимать новое. Понятно, что, чем выше и содержательнее закупоренные таким образом идеи, тем дольше они могут оставаться относительно свежими; но каковы бы они ни были, всегда настанет время, когда они устареют и сделаются негодными, так что даже их носители не будут считать их для себя обязательными, хотя по привычке и будут еще перед ними благоговеть. Для человечества всего выгоднее – держать свое сознание постоянно открытым для всего нового и всячески стараться избегать всякого фанатизма, всякой исключительности. Человек всегда должен отстаивать то, что кажется ему истиной, но никогда не должен стараться закрывать глаза и уши на то, что он видит и слышит. Правда, его мнения не будут действовать столь заразительно, как в случае приправы их фанатизмом, но зато они и не свяжут воли людей и поколений; будут пролагать себе дорогу не насилием, а свободно, и в этом будет залог их прочности и благотворности. Они не закуют на десятки или даже на сотни лет умов потомства и не породят страшных жестокостей, которые в противном случае могли бы делаться для торжества их «ad majorem Dei gloriam». Человечество должно понять, что Истина для него навсегда останется недостижимой и навсегда будет путеводной звездою, освещающей его путь к неведомой цели. Эта Истина есть чисто математический предел человеческих познаний, к которому мы всегда будем стремиться, но достигнуть которого никогда не будем в состоянии, как не могли бы дойти до края бесконечности. Поэтому в человеческих идеях, в человеческих познаниях, в нравственности истина может быть только относительной. Новые идеи могут быть справедливее прежних, но они не абсолютно справедливы.

Всякое положение представляет и слабое место, и оборотную сторону, и мудрецом можно назвать только того, кто постоянно помнит это и сообразует с этим свою жизнь. Древняя Европа жива была героями и мудрецами; новая Европа начала жить святыми и мучениками и продолжает жить ими и до сего времени, хотя и под разными, с первого взгляда, формами. Христианство первых веков, христианство Византии и Рима, лютеранство, первая революция, иезуитство, современное христианство и социализм служат, конечно, очень различным богам, но они – явления одного и того же порядка, потому что в основе их лежит фанатизм и нетерпимость. «Чем будут живы люди» Европы впоследствии – сказать трудно; может быть, вновь воскреснут идеалы мудрости и геройства, а может быть, возникнут и совершенно новые идеалы; но идеалы мученичества, как необходимо связанные с фанатизмом, едва ли будут их идеалами. Уже и теперь Европа в лице лучших своих представителей значительно освободилась от фанатизма и нетерпимости. Современные ученые, если не совсем, то уже в немалой степени свободны от предвзятых взглядов и хотя могут увлекаться общими идеями своего века и веяниями времени, но скорее других способны отнестись к этому критически. Так что даже в наше время, хоть и с некоторыми оговорками, но уже можно сказать, что существует среда, в которой всякое новое мнение может быть выслушано и разобрано sine ira et studio.

Характеристическою особенностью новейшей европейской цивилизации является стремление к постоянному изменению, борьба со всяким застоем и неподвижностью. Начиная с покроя платья, с прически, с образа жизни, эта борьба против однообразия, постоянства, азиатской неподвижности стремится проникнуть всюду. Этим же отсутствием неподвижности характеризуется и европейская наука: сохраняя свой общий облик, она, в сущности, постоянно меняется. Нет такого научного положения, которое время от времени не подвергалось бы поверке; такому пересмотру подвергаются даже аксиомы геометрии; а результатом этого являются новые взгляды на все содержание того или другого отдела знания и часто совершенно новое понимание его. Европейская религия также не должна оставаться в стороне и не подчиняться этому весьма естественному закону европейской цивилизации.