Настал 1796 год. Семен Романович, видевший ясно холодное отношение к себе в Петербурге, – так как некоторые сношения с представителями Англии велись уже помимо графа, что, очевидно, происходило под влиянием Зубова, – подумывал выйти в отставку и покинуть Лондон. Но в Зимнем дворце 6 ноября этого года произошла драма: старая государыня, блестящее царствование которой омрачилось неудачею сватовства внучки за юношу шведского короля, – неудачею, усилившею болезнь “северной Семирамиды”, – лежала без движения, пораженная апоплексическим ударом. Все усилия возвратить ее к жизни были тщетны, и она скончалась. Около почившей толпились ее верные слуги, прожившие с нею десятки лет, ее возвышенные из ничтожества любимцы, с мрачными предчувствиями ожидавшие будущего. Толпа сановников и знати наполняла дворец. Всего ужаснее было положение Зубова: этот еще вчера всемогущий человек, в переднюю которого считали за счастие попасть люди, которые теперь сторонились от него, как от зачумленного, сидел бледный и растерянный. Он не мог добыть даже стакана воды от лакеев, и в этом случае помог ему уже Ростопчин, внезапно, с воцарением нового государя, выдвинувшийся на передний план и оставивший в высокой степени интересные записки о последнем дне Екатерины Великой... Все во дворце тяготились неведомыми, тяжелыми предчувствиями, в воздухе нависла гроза. Гатчинские друзья государя – Аракчеев, Кутайсов, Плещеев, Куракин – являлись на смену прежним деятелям.
На судьбе Воронцовых не замедлили отразиться новые события. Княгиня Дашкова, которой Павел I терпеть не мог за ее нрав, была выслана в село Горетово; положение Александра Романовича, приютившего уволенного Лафермьера, было сначала тоже незавидным, хотя оно скоро поправилось, благодаря тому, что Безбородко, приятель старшего Воронцова, возымел большое влияние на дела и, как известно, был осыпан неожиданно для многих милостями государя. Впрочем, все действия императора Павла I носили неожиданный и внезапный характер, и даже его любимцы должны были хорошо помнить, что от Капитолия недалеко и до Тарпейской скалы. Но в отношении графа Семена Романовича на первое время дело обстояло благополучно.
Прежде всего государь знал о поведении младшего Воронцова во время воцарения Екатерины II, и уже этой одной причины было достаточно для того, чтоб наш английский посол не беспокоился за свою судьбу. Но кроме этого за него был предстателем горячий его почитатель Федор Васильевич Ростопчин, в первое время игравший очень влиятельную роль при государе.
Хотя при постоянных сношениях со своими друзьями и знакомыми при дворе Семен Романович и знал о неустойчивом характере склонного к крайним увлечениям своего повелителя, но в первое время он получил ясные указания благоволения государя. В начале царствования Павел I пожаловал Семена Романовича чином генерала от инфантерии с повышением в звание чрезвычайного и полномочного посла в Лондоне. “Знайте, – писал ему на другой день по смерти Екатерины II Ростопчин, – знайте, что вы сами и труды ваши угодны и нужны императору”. Впрочем, все вожделения посла за это время не заходили дальше скромного желания – остаться в Лондоне посланником. Он вовсе не желал ехать в Россию, так как знал, что, живя в Петербурге, должен был по званию “полного генерала” являться на ранние упражнения и тяжелые вахтпарады Павла I, на что посол при своем плохом здоровье не считал себя способным.
Тут, конечно, действовало и опасение характера государя, отношения с которым на расстоянии казались безопаснее. Спустя некоторое время по воцарении, настроение государя оказалось благоприятным даже по отношению к графу Александру Романовичу, которого приятели (Безбородко и другие) вызывали опять на службу, но “осторожный” Воронцов, вероятно, зная хорошо, с кем бы ему пришлось иметь дело, не выходил из своего подмосковного уединения, хотя это, кажется, в свою очередь упрочило против него предубеждение государя.
В коронацию Павла I (5 апреля 1797 года) Семену Романовичу была дана одна из самых высших наград – Андреевская лента и он возведен в графское достоинство Российской империи (до того Воронцовы считались графами Немецко-Римской империи). Кроме того послу подарены имения в Финляндии, а дочь получила звание фрейлины императрицы. Вскоре за тем и сын Семена Романовича, 16-летний Михаил, по просьбе отца был отчислен из списков гвардии и прямо, помимо звания камер-юнкера, пожалован в камергеры с оставлением при отце для занятий в посольстве.
Читать дальше