Э. Гримм - Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Разумеется, эта толпа не была принципиально враждебна ни Гаю, ни реформе. Ею вовсе не руководили убеждения или определенные взгляды, а лишь воля патронов, дававших ей средства пропитания и требовавших за это поддержки в народном собрании. Одной из самых насущных задач реформатора поэтому должно было стать стремление освободить эту толпу от влияния аристократии, сделать ее самостоятельной в материальном отношении, обеспечить ей средства пропитания и подчинить ее таким образом своему собственному влиянию. Вот причина самого пагубного по своим последствиям – но вполне рационального в основе – “хлебного” закона Гая, к которому мы еще вернемся.

Добившись своего избрания, он прежде всего постарался ясно доказать, что его цель – продолжать дело Тиберия, того Тиберия, которого толпа, правда, сначала отдала в жертву его врагам, но зато потом всеми силами стала превозносить; имя которого для римлянина из низших слоев общества было святыней, сущности которой, быть может, и не понимали, но которой, во всяком случае, поклонялись. Соединяя свое дело с делом брата, даже если бы оно выходило за намеченные Тиберием пределы, Гай поэтому окружал его некоторым ореолом, способным увлечь народ и упрочить положение трибуна.

Стремился Гай к этому двумя путями. С одной стороны, он не пропускал случая обвинить народ в том, что он не защитил своего вождя, что он не отомстил за убиение священного и неприкосновенного трибуна. Доказав им на примерах из истории, как ревностно их предки охраняли трибунов – жителям Фалерии была объявлена война за оскорбление, нанесенное трибуну Генуцию, Гай Ветурий был казнен за то, что на форуме не уступил трибуну места, – он обращался к ним: “А вы, – говорил он, – позволили оптиматам убить Тиберия дубинами перед вашими же глазами; перед вашими глазами его труп потащили с Капитолия через центр города, чтобы бросить в Тибр; перед вашими глазами схватили и без правильного следствия казнили его друзей. А между тем у вас же существует древнейший обычай, по которому не явившийся в суд преступник еще раз должен быть приглашен трубным звуком, раньше чем судья произнесет приговор. Так осторожно, так мягко прежде поступали в судах”.

С другой стороны, он выступил мстителем за брата и предложил два закона. Первым из них постановлялось, что низложенное народом должностное лицо впредь не имеет права занимать какую бы то ни было должность; вторым, что должностное лицо, без поручения народа пославшее гражданина в изгнание (а тем паче казнившее его), должно быть предано народному суду. Целью первого закона явно было наказание и обесчещение Марка Октавия; второй был направлен против консула 132 года Публия Попилия Лената, который, по поручению сената, руководил занятиями комиссии, назначенной по делу о мнимом заговоре Тиберия, и, как выше сказано, приговорил ряд лиц к смерти, других – к изгнанию и так далее.

Если первый из этих законов имел свое основание скорее в личных, чем в государственных соображениях, и потому не мог возбудить особенной симпатии и среди друзей реформы – сама Корнелия, мать Гракхов, говорят, советовала Гаю взять его назад, – то второй закон затрагивал очень существенные общие интересы. Им, в сущности, был поднят вопрос – и, разумеется, разрешен отрицательно – может ли сенат освобождать консулов от соблюдения законов, разрешавших апелляцию от всех судов, или нет? Сенат, разумеется, отстаивал это право, на основании которого он известной формулой – “пусть консулы позаботятся, чтоб государству не был нанесен вред” – облачал консулов диктаторской властью, дававшей им право собирать войско, вести войну, всеми средствами подавлять волнения среди союзников и граждан, – одним словом, пользоваться высшей административной, военной и судебной властью, без необходимого в обыкновенное время народного разрешения. Самого права сената закон Гракха, впрочем, не упразднял, но зато весьма существенно ограничивал его опасное для свободы и даже жизни граждан значение, угрожая изгнанием всем, кто осмелился употребить эту диктаторскую власть для безапелляционного суда над согражданами.

В результате борьбы за эти законы оказалось, что Гай благоразумно взял назад закон против М. Октавия, а сенат был принужден примириться с принятием второго закона народом. Попилий, не выждав решения суда, добровольно удалился из Италии. Закон, однако, был принят большинством всего в один голос, и второй раз Гай мог убедиться, что его влияние еще далеко не настолько прочно, как бы это было необходимо для его реформы.