“Все советовали без всякого замедления ради отвращения от выбрания в герцоги Гессен-Кассельского и принца Морица и склонения чинов курляндских на выбрание представленных с нашей стороны, отправить знатных персон. И ее императорское величество по тому совету и по высокому своему рассуждению соизволила повелеть ехать туда светлейшему князю Меншикову, под образом будто ради осмотру полков, во осторожность от аглинской и датской эскадр, обретающихся в Балтийском море, рассуждая, что в потребный случай для пострастки курляндцам можно за Двиною те полки поставить, однако ж отнюдь никакой противности оными не показывать”.
В заключение протокола сказано:
“А ежели того курляндцы не учинят, и светлейшего князя Меншикова в герцоги не изберут, то представить им в герцоги курляндские его королевского высочества герцога гольштинского двоюродного брата, второго сына епископа Любского”.
Но Меншиков был уверен в успехе. Наконец, если бы даже его собственная кандидатура не была принята, то он надеялся обеспечить свою дочь, выдав ее за голштинского принца после выбора последнего в герцоги.
Случилось, однако, не так, как он рассчитывал. Посланный вперед, с целью подготовить почву, князь Василий Лукич Долгоруков, один из искуснейших дипломатов Петровского царствования, ничего не добился. Курляндцы, успевшие тем временем избрать Морица, объявили ему, что сейм разъехался и определения его отменить нельзя. Что же касается Меншикова, то он все равно не может быть избран, так как он не немецкого происхождения и не лютеранин; принцу же Голштинскому только 13 лет и, следовательно, до его совершеннолетия Курляндии никакой пользы от него быть не может.
Не помогло и личное появление Меншикова (10 июля) в сопровождении 12-тысячного войска. Несмотря на полученную инструкцию, запрещавшую ему всякие насильственные приемы в обращении с курляндцами, князь позволил себе грозить депутатам, в случае ослушания, Сибирью, а Курляндии вторжением войска. Но депутаты, оскорбленные его повелительным тоном, твердо заявили, что могут получать приказания только от польского правительства. Кончилось тем, что Меншиков, не отваживаясь приступить на деле к сильным мерам, которыми угрожал на словах, и получив приказ императрицы вернуться в Петербург (от 16 июля), должен был выехать из Курляндии без всякого успеха.
А между тем, его самоуправство и насильственный образ действий, который мог вовлечь Россию в войну с Полыней, успели сильно поколебать его кредит у императрицы. Враги его с герцогом Голштинским во главе, конечно, не замедлили воспользоваться его промахом и представить его поведение в Курляндии в самых черных красках. Вдобавок князь своим бесцеремонным обращением вооружил против себя и вдовствующую герцогиню, которая поехала жаловаться на него в Петербург. Таким образом, против отсутствующего фаворита составился целый заговор, в котором приняли участие и обе царевны. “Вся царская фамилия, – доносил цесарский посол Рабутин Карлу VI, – раздражена оскорблением, нанесенным Анне Иоанновне, и требует удовлетворения”. Назначена была комиссия для расследования образа действий князя в Курляндии. По-видимому, дела его принимали опасный оборот. Но Меншиков приехал, свиделся с императрицей и скоро – в первых же числах августа – следствие было прекращено, и все замыслы врагов обращены в прах.
Да оно и понятно. Тот же самый курляндский инцидент, выставивший в ярком свете самоуправство князя и давший против него оружие врагам, обнаружил еще ярче, в какой степени он нужен России. Благодаря его отъезду выяснилось, что настоящим деятелем, дававшим ход всей государственной машине, был именно он. “Без него как-то все дела остановились”, – писал саксонский резидент Лефорт. Другие вельможи в сущности не умели заниматься делами. Да и сами противники Меншикова, хотя бы тот же герцог Голштинский, затевая с ним борьбу, имели в виду лишь ослабить его могущество, подорвать доверие к нему императрицы и занять его место. Но совершенно устранить князя приверженцы Екатерины не желали и не могли, как главную опору их партии, как единственный военный авторитет, который можно было противопоставить другому фельдмаршалу, предводителю украинской армии, князю Михаилу Михайловичу Голицыну, принадлежавшему к лагерю великого князя.
Как бы то ни было, дело в Курляндии не выгорело. Правда, и Мориц Саксонский также должен был проститься со своими надеждами, и вообще решение вопроса о курляндском престолонаследии отложено до смерти старого герцога, так что шансы на успех не все еще были потеряны. Но расшатанное здоровье императрицы заставляло серьезно задумываться над другим, гораздо более важным вопросом – вопросом о престолонаследии в России.
Читать дальше