Берта Порозовская - Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность

Не говоря о бесчисленных баснях, распространявшихся на Западе еще при жизни князя разными, большею частью анонимными биографами, существуют два параллельных предания относительно его происхождения: одно – более распространенное, по которому будущий фаворит был сыном придворного конюха и мальчиком продавал на улицах пирожки; другое выводит его из знатной литовской фамилии. Последнее, по-видимому, находит себе полное подтверждение в дипломе императора Иосифа I от 1706 года, возводящем Меншикова в княжеское Римской империи достоинство, и в русском дипломе 1707 года, которым Петр дарует своему любимцу титул “светлейшего” князя Ингерманландского. Собственного говоря, эти два официальных документа должны были бы служить достаточным доказательством благородного происхождения Меншикова и заставить отнести все рассказы о придворном конюхе-отце “светлейшего” князя и о мальчике-пирожнике к области легенд. На деле, однако же, ни при жизни князя, ни впоследствии никто не придавал значения этим официальным удостоверениям, и во всех почти записках иностранцев, побывавших на русской службе, как и в донесениях послов, писавших, конечно, со слов окружавших их русских, мы встречаем, с небольшими лишь вариантами, известие о том, что всемогущий фаворит происходил из низших слоев общества. Что же касается пресловутого анекдота о пирожках, то его, правда, повторяют немногие, но зато он подтверждается свидетельством царского токаря Нартова, проведшего при особе Петра целых 12 лет и впоследствии назначенного членом Академии наук. Нартов именно рассказывает в качестве очевидца, что однажды царь, рассердившись на своего любимца, сказал ему: “Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние? Тотчас же возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам и кричи: “Пироги подовые!”, – как делывал прежде. Вон!” И вытолкал его из комнаты. Меншиков обратился к обычной своей заступнице Екатерине, и пока та, зная нрав своего супруга, старалась развеселить его, князь, чтобы доказать свое повиновение, подхватил на улице у пирожника кузов с пирогами, повесил на себя и в таком виде вернулся во дворец. Петр, между тем, успел уже успокоиться; при виде своего любимца он расхохотался и сказал: “Слушай, Александр, перестань бездельничать или хуже будешь пирожника”. Последовало примирение. Потом Меншиков пошел за императрицей и кричал: “Пироги подовые!” А государь вслед ему смеялся и говорил: “Помни, Александр!” – “Помню, Ваше Величество, и не забуду! Пироги подовые!”

По-видимому, между этим рассказом очевидца и официальными документами существует непримиримое противоречие. Но в сущности, как справедливо замечает Соловьев, это противоречие только кажущееся. Дело в том, что при сличении обоих дипломов мы замечаем между ними некоторое разногласие: по латинскому диплому императора Иосифа отец Меншикова был начальником гвардейского полка; в русском же упоминается лишь то, что отец служил в гвардии царя, причем один из служилых иноземцев, генерал Гордон, источник, вполне заслуживающий доверия, поясняет нам даже, в каком именно чине: по его словам, отец Меншикова был простым капралом. Без сомнения, диплом, выданный царем своему любимцу, заслуживает большего доверия, чем иностранный, и если в нем ничего не говорится о высоком звании отца новоиспеченного князя, то последнее, очевидно, следует приписать лишь любезности венского двора, желавшего задобрить влиятельного человека. Таким образом, из всех свидетельств, благоприятных Меншикову, приходится считаться лишь с русским дипломом, по которому отец князя был “из фамилии благородной литовской и, ради верных его услуг в гвардии, сын его был принят ко двору”. А этот источник, как мы уже сказали, ничуть не противоречит общераспространенному преданию о низком происхождении Меншикова, о том, что отец его был одно время придворным конюхом. Известно, какое значение получили при Петре придворные конюхи; из них преимущественно сформировались потешные полки – Семеновский и Преображенский, впоследствии составившие первые два гвардейских полка в России. Вполне естественно, что бывший придворный конюх, попав в гвардию, дослужился до капрала. Что же касается его принадлежности к “благородной литовской фамилии”, то и тут нет ничего несовместимого с популярным преданием. Со времени царя Алексея в Москве жило много выходцев из Литвы, принужденных бежать с родины вследствие гонений на православие. Одни из них поступали на службу при дворце, другие занимались мелкими промыслами. Известно, что в эпоху революции многие, даже знатнейшие французские эмигранты должны были зарабатывать себе хлеб каким-нибудь ремеслом. Что ж мудреного, что какой-нибудь выходец из мелкой литовской шляхты, представители которой в настоящее время встречаются и на самых низших общественных ступенях, поступил в придворные конюхи, а сына отдал в учение к пирожнику. К тому же в то время почти все мелкие служилые люди занимались какими-нибудь промыслами.