Василий Авченко - Фадеев

Тряпицынская тема еще ждет вдумчивого и беспристрастного исследователя [86] В «Истории Дальнего Востока России» (издание ИИАЭ ДВО РАН под редакцией Б. Мухачева, 2003) этот сюжет назван «недостаточно изученным». «Показательно, что даже среди японских историков есть ученые, считающие, что „николаевский инцидент“ был продуманной акцией японских правящих кругов с целью продлить интервенцию на Дальнем Востоке, а главное — захватить Северный Сахалин», — говорится в этом труде. Личность самого Я. И. Тряпицына, говорится здесь же, по-прежнему вызывает много споров. В последнее время появились исследования (например, Г. Левкин «Волочаевка без легенд». Хабаровск, 1999), из которых следует: фигура Тряпицына незаслуженно демонизирована, а его расстрел вместе с Ниной Лебедевой и еще несколькими соратниками 9 июля 1920 года в поселке Керби стал результатом заговора. Причем «судом Линча» над Тряпицыным руководил Иван Андреев — белый офицер, перешедший к красным только после взятия крепости Чныррах и вскоре после описываемых событий перебежавший к японцам. . Для нас же сейчас важнее то, что эта история стала поводом для японского выступления.

Готовилось оно заранее. Слухи о «варфоломеевской ночи» ходили во Владивостоке с марта. 3 апреля 1920 года Лазо заявил: «То, что делают японцы, создает тревожное положение. Ими занят в городе ряд важных пунктов, вывешен флаг на Тигровой горе». Японцы проводили «учебные занятия» с оружием, занимали сопки, устанавливали на перекрестках пулеметы. Генерал Нисикава в мемуарах «История Сибирской экспедиции» признавал: уже в марте японцы готовились к нападению.

В первых числах апреля генерал Таканаги предъявил Приморской управе ультиматум, потребовав предоставить японским войскам самые широкие права и признать все соглашения, ранее заключенные с белыми властями. Создается русско-японская комиссия для выработки — чисто азиатское коварство! — мирного соглашения. Губельман: «Японское командование уверяло нас в своем миролюбии, разговаривало в согласительной комиссии, а на деле энергично готовилось к полному занятию края».

В ночь на 5 апреля японцы атаковали красные гарнизоны на Дальнем Востоке. «Выступление японцев являлось враждебной оккупацией Владивостока, сопровождавшейся бессмысленной, вызвавшей человеческие жертвы, стрельбой на улицах… Имеется достаточно подробностей для доказательства того, что открыли стрельбу японцы…» — писал генерал Гревс.

Никифоров: «В 11 часов вечера они начали захватывать правительственные учреждения. С Тигровой сопки и японских судов по городу ударили орудия, улицы простреливались из пулеметов».

Губельман: «Сотни убитых и еще больше арестованных — таков кровавый итог выступления».

Ильюхов и Титов: «Город превратился в ад».

С особой жестокостью японцы взялись за корейцев, к которым испытывали давнюю вражду. Ольга Лазо: «Окружили Корейскую слободку и буквально сжигали там людей» (где-то там мог находиться и малолетний дедушка Виктора Цоя). Губельман: «Вывели корейцев из помещения, приказали лечь в грязь и снова избивали. Потом арестованных заперли в здание школы и подожгли. Из охваченного огнем помещения неслись отчаянные крики. Корейское население следило издали, беспомощное, напуганное, лишенное какой бы то ни было возможности спасти заживо сжигаемых». Ильюхов и Титов: «Озверелые банды японских солдат гнали несчастных корейцев… избивая их прикладами».

Николай Асеев вскоре опубликовал стихи:

О том же писали стихи Алымов, Третьяков, Бурлюк [87] У Велимира Хлебникова тоже есть стихи «Переворот во Владивостоке», хотя его присутствие в городе не подтверждено: Над городом взошел заморский меч. И он, как месяц молодой, Косой, кривой… Сноп толп, косой пальбы косимый, Он тяжко падал за улицы на свалку. Переворот… дыхание Цусимы. Тела увозят на двуколке И алое в бегах, Торопится, течет, спешит рекою до зареза, Железо и железо! . Третьяков вспоминал: «Японское население Владивостока вышло на улицу торжествовать победу. Прачечники, парикмахеры, часовщики и тысячи японских проституток шли… по улице, дома которой были утыканы японскими флагами цвета яичницы — белое с красным диском… Мы тряслись от гнева, беспомощности и мести. Многих твердолобых советоненавистников в этот день японцы научили верности своей стране».