Лев Гурский - Роман Арбитман - биография второго президента России

Наряду с уже упомянутым «Пиноккио» Карло Коллоди, «Веселой семейкой» Николая Носова и «Денискиными рассказами» Виктора Драгунского в читательский рацион маленького Ромы попадали книги абсолютно не детские — вроде «В поисках фресок Тассили» французского археолога Анри Лота, «Будденброков» Томаса Манна или «Писем об историческом материализме» Фридриха Энгельса.

По мнению К. Исигуры, из работы Энгельса будущий российский лидер вполне мог почерпнуть довольно циничную мысль о «заместимости» любого из великих людей в историческом процессе («…если этого человека устранить, то появляется спрос на его замену, и такая замена находится — более или менее удачная… Если бы Наполеона не было, то роль его выполнил бы другой. Это доказывается тем, что всегда, когда такой человек был нужен, он находился: Цезарь, Август, Кромвель и т. д.»). Исигура проецирует эту мысль на политическую биографию нашего героя и делает вывод о том, что, мол, «Арбитман с детства приучился не ждать милостей от истории и не расслабляться на высоком посту: чуть что, тебя отодвинут другие и сделают твою же работу, только хуже».

Как обычно, японский ученый пренебрегает фактами в погоне за оригинальностью. Каким бы незаурядным ребенком ни был юный Арбитман, четыре года — еще не тот возраст, чтобы штудировать классиков марксизма всерьез. По собственному признанию Романа Ильича (интервью журналу «Time» 2007 года), брошюру Энгельса ему «удалось кое-как победить только за неделю, и запомнилось оттуда одно-единственное выражение — «денежный рынок»: я долго представлял себе рынок, где продаются деньги, как огурцы или картошка, и часто уговаривал папу с мамой туда сходить…»

Учеба в школе, с первого класса и до десятого, давалась мальчику легко. Лариса Александровна Кудряшова, первая учительница (1969–1971) будущего президента, вспоминала об Арбитмане как о «способном ребенке с богатым воображением». Однажды во втором классе на уроке чтения она предложила детям описать стихами обычную настольную чернильницу. И в то время как большинство первоклассников пытались запечатлеть школьную «непроливайку» в неуклюжих рифмованных ямбах и хореях, Рома (накануне прочитавший гомеровскую «Илиаду») воспользовался нерифмованным гекзаметром и сочинил «Прощание с чернильницей» — в духе сцены прощания Андромахи с Гектором. Мальчик предрек скорый закат чернильной эпохи в школе и повсеместный всеобщий переход с перьевых ручек на шариковые. И, надо заметить, оказался абсолютно прав.

Круг чтения Ромы в школьные годы был обширен и выходил далеко за пределы учебной программы. Светлана Новгородова, которая и поныне заведует библиотекой школы № 37, в феврале 2000 года продемонстрировала главному редактору журнала «Итоги» Сергею Пархоменко формуляр будущего российского лидера. «Кроме обязательных Льва Толстого, Александра Фадеева или Аркадия Гайдара, — с удивлением замечал Пархоменко, — здесь можно найти имена Федора Сологуба, Дмитрия Мережковского, Бориса Зайцева, Николая Гумилева и других авторов, которые в СССР были либо запрещены, либо полузапретны!..»

Сразу же вслед за выходом статьи в «Итогах» появилось несколько публикаций, чьи авторы называли формуляр «фальшивкой», «розыгрышем», «крапленой картой в предвыборной колоде». «Мне 65 лет, я пока еще не страдаю старческим склерозом, — раздраженно писал доктор исторических наук Николай Пятницын в «Советской России», — а меня уверяют, будто в 70-е годы обычный читатель обычной школьной библиотеки провинциального города мог получить на руки издания, которые и в крупнейших книгохранилищах Москвы и Ленинграда имелись в одном-двух экземплярах и не выдавались в читальный зал даже академикам без виз и согласований…»

Пафос г-на Пятницына понятен, но и школа № 37 была не вполне обычной. Фонд ее библиотеки на треть состоял из книг, некогда принадлежавших читальне Саратовского Дворянского собрания. По некоторым пунктам ежедневного меню школьная столовая могла посоперничать с местным рестораном «Волга», считавшимся тогда лучшим в городе. А если мы вглядимся в список педагогов, то обнаружим там известных людей — бывших или будущих москвичей.

Курс истории дореволюционной России читал, к примеру, совсем молодой тогда Алексей Венедиктов, еще не подозревавший об «Эхе Москвы». Химию в старших классах преподавал опальный Лев Федоров, в будущем видный деятель экологического движения и доктор химических наук, а в 70-е годы — еще младший научный сотрудник, со скандалом уволенный из Академии наук после статьи в «Nature» о реальной диоксиновой угрозе в СССР.