Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья

Война имела еще одно последствие, столь же радостное, сколь и неожиданное, а именно — удаление Распутина на второй план. Он вернулся из Сибири в конце сентября, вполне выздоровевший после тяжелого ранения, которое подвергло его жизнь такой большой опасности. Но все склоняло к предположению, что со времени его возвращения им слегка пренебрегали; во всяком случае, его посещения стали реже. Правда, Алексей Николаевич всю эту зиму был здоров, и не было надобности прибегать к его вмешательству; таким образом он лишался того, что было источником главной его силы.

Тем не менее его влияние, несмотря на все, оставалось очень значительным. Мне пришлось в этом убедиться незадолго до того, во время страшного железнодорожнаго крушения, чуть было не стоившего жизни г-же Вырубовой. Ее извлекли почти безжизненной из под обломков вагона и перевезли в Царское Село в отчаянном, казалось, состоянии. Императрица была потрясена. Она немедленно села у изголовья той, которая была почти единственным ее другом. Спешно вызванный Распутин находился там же. Императрица в этом несчастии видела новое доказательство судьбы, ожесточенно преследовавшей, как она была в том убеждена, всех, кого она любила. И когда она в сильной тревоге спросила Распутина, останется ли жива г-жа Вырубова, он ответил:

— Бог оставит ее тебе, если она действительно нужна тебе и родине; если же, наоборот, ее деятельность вредна, Господь ее возыметь к себе; даже мне не дано знать его неисповедимых путей.

Это был, надо признаться, очень ловкий способ выпутаться из затруднительного положения. Если бы Вырубова поправилась, Распутин обеспечивал себе ее вечную признательность, так как, благодаря ему, ее выздоровление как бы вновь освящало призвание, выполняемое ею при Императрице; — если бы она умерла, Ее Величество видела бы в ее смерти неисповедимую волю Провидения и скорее бы утешилась в ее потере. [40] Г-жа Вырубова перенесла свои ранения, но она выздоравливала очень медленно и вследствие этого случая осталась калекой.

Это его вмешательство вновь усилило влияние Распутина, но только временно; несмотря на все, чувствовалось, что что-то изменилось, и значение его уменьшилось. Я испытывал большое удовлетворение, убеждаясь в этом; я тем более радовался этому, что несколько времени перед тем у меня был длинный разговор о старце с швейцарским посланником в Петрограде. [41] 31 августа 1914 года, по указу Государя Императора, Петербург был переименован в Петроград. Подробности, данные им во время нашего разговора, не оставили во мне ни малейшего сомнения насчет действительной личности Распутина. Он был, как я и предполагал, сбившимся с пути мистиком, обладавшим какой-то психической силой, неуравновешенным человеком, обуреваемым поочередно, то плотскою похотью, то мистическими стремлениями; это было существо, способное после ночных оргий неделями предаваться религиозному экстазу… Но я никогда до этой беседы не подозревал того значения, которое, не только в русских кругах, но даже в иностранных посольствах и миссиях Петрограда, придавали политической роли Распутина; значение его сильно преувеличивали, но один тот факт, что подобное влияние могло существоват, было уже вызовом общественному мнению. Кроме того, присутствие этого человека при Дворе было поводом к удивлению и осуждению для всех, кто знал разгульность его личной жизни. Я отдавал себе отчет в том, что в этом заключалась большая угроза престижу Их Величеств, и что это послужит орудием, которым враги рано или поздно воспользуются против них.

Единственным средством было бы удаление Распутина, но где была сила, способная вызвать его опалу? Я слишком хорошо знал глубокие причины его влияния на Императрицу, чтобы не бояться, наоборот, нового усиления этого влияния, если бы обстоятельства ему благоприятствовали.

Эти шесть первых месяцев войны не принесли ожидаемых результатов, и все заставляло предвидеть, что борьба будет очень долгая и тяжелая. Могли появиться непредвиденные осложнения, так как продолжение войны должно было повлечь за собой очень большие экономические трудности, грозившие вызвать недовольство и беспорядки. Все это сильно беспокоило Государя и Государыню; они имели очень озабоченный вид.

Как всегда в тяжелые и тревожные минуты, Царь и Царица черпали нужную им поддержку в религии и в любви своих детей. Великие княжны просто и благодушно относились ко все более и более суровому образу жизни во дворце. Правда, что все их прежнее существование, совершенно лишенное всего, что обычно красит девичью жизнь, приготовило их к этому. В 1914 году, когда вспыхнула война, Ольге Николаевне было почти 19, а Татьяне Николаевне только что минуло 17 лет. Они никогда не присутствовали ни на одном балу; им довелось лишь участвовать на двух-трех вечерах у свой тетки, великой княгини Ольги Александровны. С начала военных действий у них была одна лишь мысль — облегчить заботы и тревоги своих родителей. Они окружали их своей любовью, которая выражалась в самых трогательных и нежных знаках внимания.