Людмила Варламова - Александр Грин

Всякого рода слухам и россказням способствовала и внешность Грина. Он был высок ростом, худощав, я бы сказал, долговяз, сутул, с длинным узким лицом, изрезанным морщинами, и даже с каким-то шрамом. По характеру он был скорее сумрачен. Я не помню, например, чтобы он когда-нибудь весело хохотал. Это не мешало ему быть остроумным и занимательным собеседником. Единственно, чего он не терпел в разговорах, это расспросов о его жизни и приключениях. Тут он отделывался каким-нибудь замечанием, вроде: “Да, всякое бывало”». 44

В зарисовке журналиста Евгения Хохлова Александр Грин представлен в непростое для него время возращения в редакционно-издательскую среду после почти двухлетнего перерыва. Нужно было восстанавливать прежние литературные связи и дружеские контакты, вновь завязывать отношения с издательствами, редакциями газет и журналов.

Характерно в этом отношении письмо Грина в редакцию журнала «Русская мысль» в июне 1912 года: «Покорнейше прошу Вас сообщить мне, не предполагаете ли Вы напечатать мой рассказ в июне или июле месяцах; <���…>16-го мая я вернулся в СПб. из Архангельска; денежный вопрос стоит во всей силе и остроте» 45.

Речь идет о рассказе «Трагедия плоскогорья Суан», который напечатали в июльском номере «Русской мысли». Произведения Александра Грина появились и в других изданиях, готовилось к печати первое собрание сочинений. Один из томов был снабжен посвящением: «Другу моему Вере. 1912 г.».

Вера Павловна по-прежнему оставалась для Грина самым близким человеком, но жилось ей в это время совсем нелегко. Ее предельно откровенный рассказ звучит волнующе и драматично: «Время с лета 1912 года до осени 1913-го оказалось очень тяжелым. После невольного воздержания в течение двух лет, проведенных в ссылке, в Петербурге Грин закутил. Пропадал из дому по два-три дня, приходил полубольной, раздраженный. Отсыпался, потом пил черный кофе, заставлял себя работать. <���…> Написав рассказ, Грин шел продавать его и исчезал. Так прошла вся зима. Подобное поведение бывало и раньше, до ссылки, но теперь периоды пьянства стали длиннее, а пребывание дома – короче. А главное, изменилось отношение Александра Степановича ко мне. Он, несомненно, сознательно повел наши отношения к разрыву, романтика отношений исчезла. <���…> Осенью 1912 года у нас еще раза два-три повторились «прежние» уютные вечера, когда Александр Степанович читал мне свои рассказы. <���…> Но вскоре это кончилось. <���…> Мы виделись, как пишет об этом Грин, редко и мало, а главное, во время пребывания его дома, он был мрачен и «нескрываемо равнодушен» ко мне. <���…>

Еще по-супружески мы провели около года, потом в близости миновала всякая необходимость, да и видеться мы стали реже. На одном только настаивал Грин: «Не бросай меня по человечеству!»» 46

Для Грина существование внутренней духовной связи с Верой Павловной было абсолютно необходимо, эта женщина по-прежнему играла значительную роль в его судьбе. Яркое доказательство – заключительная строка в автобиографии писателя, датированной мартом 1913 года: «Главное событие моей жизни – встреча с В.  П.  Абрамовой, ныне моей женой» 47.

Два года спустя он подтвердит это снова, сделав посвящение к сборнику рассказов «Загадочные истории»: «Единственному моему другу – Вере – посвящаю эту книжку и все последующие. А.  С. Грин. 11 апреля 1915 года».

Слова эти – пророческие. Вера Павловна осталась другом Грина навсегда.

Его жизнь литературная и человеческая была полна противоречий. Отношения в писательской среде – это очень многогранный психологический процесс, движимый самой разной мотивацией. Для Александра Грина это осложнялось еще и тем, что он писал совершенно необычные вещи, и многими это воспринималось как подражательство. В письме к редактору Виктору Миролюбову Грин с горечью признавался: «Мне трудно. Нехотя, против воли, признают меня российские журналы и критики; чужд я им, странен и непривычен. <���…> Но, так как для меня перед лицом искусства нет ничего большего (в литературе) – чем оно, то я и не думаю уступать требованиям тенденциозным, жестким более, чем средневековая инквизиция. Иначе нет смысла заниматься любимым делом» 48.

Но в окружении Грина были и те, кто сразу поверил в его самобытный талант. Исключительная роль в этом принадлежит Александру Куприну, с которым они были знакомы с 1907 года. Куприн помог Грину выйти на страницы крупных литературных журналов, помог утвердиться в своей художественной манере. Позднее Грин скажет о своем отношении к Куприну: «Люблю этого писателя и человека во всех его проявлениях. Много он мне дал, молодому, начинающему писателю» 49.