Бедный «Золя» заерзал на месте: огонь направленных на него взглядов был нестерпим.
Маяковский начал «Океан» снова.
О том, как изумительно читал он свои стихи, много написано и рассказано, и тут ничего нового не добавишь. Чуть хрипловатый, огромной силы бас совершенно свободно, без видимых усилий лился из широкой груди большого прекрасного человека. Маяковский не просто читал – он жил стихом, жил и дышал в каждом слове, в каждой интонации.
Вот это-то мастерство его чтения, когда волшебно оживали слова, по внутренней своей силе доходившие чуть ли не до физической осязаемости, – это мастерство покоряло слушателей и обезоруживало врагов, а равнодушных делало союзниками.
Но, повторяю, о великом мастерстве Маяковского-чтеца многие хорошо рассказали, и я не буду останавливаться на этом.
Чтение продолжалось. Покоренный зал был послушен, как дитя. Замирая, вздыхал, когда, помолчав, Маяковский окидывал долгим взглядом зал, точно видя, как:
цвели кругом
чудеса ботаники.
Бананы
сплетали
сплошной кров… —
или с легким шумом удивленных восклицаний настораживался: что это?
– Странные стихи, – сказал. – Я и сам не знаю, где они кончаются… Условимся: когда отхлебну из стакана – значит, конец.
Превращусь
не в Толстого, так в толстого, —
ем,
пишу,
от жары – балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.
И в самом деле, прочитав последние строчки:
Я родился,
рос,
кормили соскою,
жил,
работал,
стал староват..
Вот и жизнь проходит,
как прошли Азорские
острова, —
Маяковский отошел к столику, улыбнулся милой своей, чуть застенчивой улыбкой и отхлебнул из стакана.
Так был закончен цикл стихов об Америке, – то, что обещалось в афишах. Зал ревел от восторга, аплодисменты грозили развалить старые стены театра.
Затем он отвечал на записки.
Я видел, как «Золя» строчил и вырывал из блокнота листок за листком. Это, наверно, были злые, ехидные вопросики – та мелкая дрянь обывательщины, которую так беспощадно, под общий хохот хлестал Маяковский.
Однако обыватель не сдавался. Пенсне прыгало на вспотевшем носу, нервно тряслась бородка.
– Мы вас не понимаем! – истерично крикнул кто-то из крайней ложи.
– Мы?! – поднял брови Маяковский. – Да много ль вас? Товарищи! Поднимите руки, кто не понял!
Неуверенно поднялось с десяток рук.
– Раз, два… три, четыре… восемь! – подсчитал Маяковский. – Ну что ж, – улыбнулся, покивал головой, – процент малограмотности не так уж велик.
«Как вы расцениваете Есенина?» – спрашивалось в одной из записок.
– Лучше всего, – сказал Маяковский, – на эту записку я отвечу стихом.
И, помолчав, начал:
Вы ушли,
как говорится,
в мир иной…
Пустота…
летите,
в звезды врезываясь…
Это были тогда еще не очень известные стихи, посвященные Есенину.
Но вот отгремели восторги, народ пошел одеваться. Боже мой, что творилось у вешалок! Какие отчаянные схватки довелось увидеть изумленным гардеробщицам! Люди орали, – тут они открыто разделились на маяковцев и староверов. Брызгая слюной, «Золя» визжал:
– Хам! Хам!
– Э-эх, папаша, – укоризненно говорил ему вихрастый детина в застиранной вельветовой толстовке, – ну чего кипятитесь? В девятнадцатом кой-кто, не вам чета, хотел Советскую власть слопать – не вышло!
– Позвольте, – опешил «Золя», – вы про что?
– Да вот про это самое, – ухмыльнулся вихрастый.
Я кинулся за кулисы.
– Куда? – пожарник в гладиаторской каске стоял неумолимо. – Посторонним не разрешается.
– Мне к товарищу Маяковскому, – попытался я прорваться. – Он ждет меня…
– Кто там ждет, – равнодушно буркнул гладиатор. – Усе разошлись давеча.
Я обомлел.
– Как… разошлись?
– А так и разошлись, – повернулся ко мне широченной брезентовой спиной.
Понесся к гостинице, соображая по дороге, что, может быть, я перепутал, не так понял: он не в театре ждет, а в гостинице.
Был первый час. Мелкий дождик сеял. Стояла тишина. Нахохлившись, словно мокрые вороны, неподвижно сидели на высоких козлах извозчики. Сыпля голубые искры, трамваи шли в парк. С этого часа начиналась работа ночных извозчиков.
Я спросил у швейцара, не приходил ли Маяковский.
– Этот большой-то? Нет, не приходил.
Растерянный, я вышел на улицу.
– Поехали, что ль? – заворочался крайний извозчик. – Садитесь, дешево отвезу… На рысистой.
«Что ж это? Неужто потерял Маяковского?»
Читать дальше