Рюрик Ивнев - Воспоминания

Это дошло до наркомата и кто-то из высшего начальства понял это как спекуляцию. Колобов вынужден был уйти на другую работу. Все это случилось неожиданно для Мариенгофа. Он не мог себе и представить, что обычная шутка, даже злая, может причинить человеку такую неприятность.

Как известно, «Роман без вранья» был принят в штыки и до сих пор считается одиозным. Русская публика не привыкла к такого рода шаржам. Во Франции, например, все бы только посмеялись. Когда секретарь Анатоля Франса после его смерти опубликовал забавные и нелепые вещи про своего патрона, никто этому не удивился, но и не воспринял всерьез. Иное дело у нас.

Большинство литературоведов недооценили таланта Мариенгофа. Я не говорю о безоговорочном признании его как поэта. Стихи его своеобразны и, грубо выражаясь, высосаны из пальца, поэтому в дальнейшем стихов он не писал, а сочинял романы, а во время Отечественной войны — острейшую сатиру, которая была сильным оружием в борьбе с фашизмом.

В 1928 году он предложил мне инсценировать роман Н. Чернышевского «Что делать?» Я согласился. Работу мы выполнили, но ни один театр не принял ее. Позже А. Мариенгоф написал несколько пьес. Но ему поразительно не везло. Если даже какая-нибудь пьеса и была принята, то через некоторое время ее запрещал репертком. Так было и с его пьесой «Наследный принц».

Самое тяжелое в жизни А. Мариенгофа была потеря сына. Это было в Ленинграде, куда он переселился в тридцатые годы. Мальчик, наслушавшийся о самоубийстве С. Есенина, не по летам развитой, умный и талантливый, вдруг неожиданно, без всяких к тому поводов, повесился. Это произвело очень тяжкое впечатление как на А. Некритину, так и на Анатолия и долгое время было очень трудно говорить с ними об этом.

В начале тридцатых годов я жил в Ленинграде и часто бывал у него дома на Кировской. С его женой, актрисой Нюшей Некритиной, которую он ласково называл «Мартышкой», я также подружился. Несмотря на искреннее желание, чтобы мои литературные дела шли хорошо, он, когда я рассказывал о какой-либо особенной удаче, никогда не выражал своей радости, потому что где все идет гладко, там нет материала для острот. Когда же была какая-то явная неудача, это сразу вызывало у А. Мариенгофа оживление. Например, однажды, придя к ним, я рассказал, что у меня отложилось подписание договора. Мариенгоф позвал жену:

— Мартышка, Мартышка, сделай крепкий чай, у Рюрика неудача, его надо утешить.

«Мартышка» вышла из соседней комнаты:

— Сейчас поставлю чай.

— А пока расскажи, как это было? — допытывался Анатолий.

— Мне обещали выдать две тысячи и сказали: «Придете прямо в кассу, договор будет там. Распишитесь и получите».

Вошла «Мартышка»:

— Чай будет через десять минут. — Услышав мои последние слова, спросила: — Две тысячи? Это много. Ты взял с собой чемоданчик?

Я ответил:

— Нет, у меня большой портфель.

Анатолий вставил:

— Я люблю подробности. Расскажи, что тебе ответил кассир?

— Сказал, что договор еще не подписан.

Мариенгоф продолжал:

— Представляю себе картину: ты стоишь с необъемным портфелем, разинув пасть, и ждешь, что сейчас будешь класть туда пачки денег, а кассир говорит тебе: «Закройте пасть и портфель. Класть туда нечего». И ехидно эдак ухмыляется.

— Что ты, Толя, выдумываешь, кассир этого не говорил и не ухмылялся.

— Кака разница, я бы на его месте повел себя именно так.

«Мартышка» вмешалась в разговор:

— Как это ужасно! Ты пришел, думал, что сейчас получишь деньги, были какие-то планы, и вдруг все рухнуло. — Она произнесла это так трагически, что мне стало ее жаль.

Я решил ее успокоить и сказал довольно бодро:

— Не волнуйся, Мартышка, ничего не рухнуло, просто отложилось на неделю.

Мариенгоф спросил глухим голосом:

— Откуда ты знаешь, что на неделю?

— Кассир мне сказал.

«Мартышка» улыбнулась:

— Не будь таким доверчивым. Мало ли что говорят кассиры.

Анатолий крикнул:

— Ну, Мартышка, где же чай? Скорее неси. Надо утешить Рюрика. Я уверен, что никаких денег он не получит.

Жизнь раскидала нас по разным городам, но при встречах нам казалось, что расстались мы только вчера.

Однажды мы встретились в центре Москвы на Театральной площади у фонтана, между Большим и Малым театрами. Я приехал из Тбилиси на премьеру оперы Захария Палиашвили «Абессалом и Этери», либретто которой перевел с грузинского на русский. А Мариенгоф прибыл из Ленинграда дл просмотра своей пьесы «Наследный принц», которую привезла труппа одного из провинциальных театров, прибывших на гастроли.