Array Array - Без знаков препинания Дневник 1974-1994

Хорошая была съемка у Абдрашитова. Снимали предпоследнюю сцену, как Вельзевул, то есть я, сделав все дела, улетает — естественно, внутренне. Абдрашитов попросил расплакаться, а у меня с утра не получалось. Потом уже включил все... и пошло. Тонкие у него вещи, очень приятно делать. Складывается неожиданный образ: белый дьявол, теоретик, даже идеалист. Вот и музыку любит, импровизирует за пианино, а футбольная команда пляшет «под его дудку». Мне показалось, тут перебор. Но Вадим настаивает: «Он ведь человек — Гудионов, и ничто человеческое... Только если приглядеться, вместо ног у него — копытца...»

А вечером пошел в театр вводить в «Серебряную свадьбу» Мирошниченко. Тоже бы надо поплакать... Заболела Лаврова, а до этого ушла из театра К. Васильева. Все идет к концу. Назавтра на 14.30 снова назначили Правление. Повестка дня: контрактная система. Они не понимают, что договор или контракт делается под репертуар, под определенные сценарии или пьесы. Значит, снова говорильня.

Непростая сцена — завтрак с Клюевым [ 95 ] Персонаж кинофильма «Слуга». . Я должен удержать его танцем — так придумано. Беру за талию и начинаю кружение. И текст при этом: «Танцы — моя слабость. Я поставил на ноги весь наш прекрасный край. Танцы везде, всюду — как хорошо...» Вадим удивлен, что так легко получается. Я отвечаю: есть опыт. Небольшой...

Опыт этот начался еще с танцевального кружка, там мне рекомендовали настоятельно. Говорили, есть наклонности к героическому мужскому танцу. Потом — занятия в Школе-Студии с замечательным педагогом Марией Степановной Воронько. Когда она танцевала со мной в паре, задыхаясь, произносила целый монолог: «Вы хоть и не Ермолаев, а от души — атитюд!.. Вы хоть и не Мессерер, а от всего сердца — плий-э!.. Вы хоть и не Лепешинская...» Когда мне предложили работу в народном танцевальном коллективе (чтобы как-то зацепиться за Москву), она схватилась за голову и чуть не сорвала свою накладную косу «Что с вами, Олег? У вас же симпатичное личико (надо заметить, немногие мне это говорили), не то что мое — лошадиное! Хотите по секрету? В балете у всех что-нибудь лошадиное: личико, ягодичная мышца... Это же ваш любимый Чехов сказал: «На лице у нее не хватало кожи: чтобы открыть глаза, надо было закрыть рот — и наоборот». Чехов наверняка балетных в виду имел...» Говорила это женщина, фанатично служившая своему делу. Я нередко вспоминал ее уроки — когда сам начал преподавать.

Тут я должен извиниться за то, что часто и с досадой повторяю: я никогда не преподавал. Было дело. Только давно... Пригласил меня музыкальный режиссер Борис Рябикин набрать с ним курс при Киевской оперетте. Потрудившись над драматическими сценами, я «оттягивался» на танцах. Перед репетицией шимми набрался необходимых знаний и начал целую лекцию: «Суть этого танца состоит в том, что танцовщики пытаются стряхнуть с плеч свои рубашки...» Кончалось тем, что я «стряхивал» свой свитер или пиджак и сам пускался в пляс до седьмого пота. Учил я их осмысленному танцу. И это... почти никогда не удавалось. Появлялась примитивная хореография и вместе с ней... все пропадало. Так зачастую пропадает и у нас: за столом выстраиваешь каркас, выверяешь детали, а разведут мизансцены, сошьют костюмы — и пиши пропало. Конечно, хороший танцовщик, как и хороший артист, это преодолеет. Преодолеет за счет соединения техники, актерского проживания и оголенного нерва. Но видел я это... только один раз. Точнее, только у одного. У Барышникова.

Его драматическая одаренность не вызывает сомнений: это началось еще со спектакля у Сергея Юрского [ 96 ] Имеется в виду телеспектакль «Фиеста». . Из основных достоинств — диапазон: от «нормального классицизма» (использую термин Бродского) до бродвейских мюзиклов с Лайзой Минелли. Но главное в нем — сплав и соразмерность всего: все девять муз служат ему, как служили когда-то Аполлону. Помогая укрупнить мысль — насколько это вообще в балете возможно. Оттого я не встречал у него движений ради движений, жестов ради жестов. Все объясняет мой Голохвостый: «Ум служит не для танцевания, а для устройства себя, для развязки своего существования». Думаю, и с существованием у него все в порядке.

С Натальей Макаровой меня познакомил ее бывший супруг Леня Квинихидзе. Сидели мы за одним столиком в ленинградском Доме кино, о чем-то беззаботно болтали. У нее короткая юбочка, звонкая речь, я бы сказал — легкомысленная... Я не мог тогда предположить, что когда-нибудь испытаю потрясение от ее танца. Не восхищение — именно потрясение! Я увидел две сцены из балета «Онегин» [ 97 ] Балет «Онегин» поставлен Дж Кранко на музыку П.И. Чайковского. и, выключив телевизор, долго потом сидел в темноте. Передо мной светились ее руки, рвущие онегинское письмо.