Леонид Ашкинази - Единственный мужчина

В огромном мире в это время происходило следующее. Первые евреи, осуществившие возвращение в Сион, прибыли туда в 1878 году и основали первое поселение еврейских земледельцев — "Врата надежды", Петах-Тикву. В 1882 году приехали (точнее — проникли, просочились, пробрались…) небольшие группы сионистов из России. Тоска евреев по собственной стране не была результатом погромов — пишет в своих воспоминаниях Голда Меир — идея заселения Палестины возникла до того, как слово «погром» вошло в словарь европейского еврейства; однако русские погромы ускорили реализацию этой идеи. Помните, в свое время бытовал анекдот — Хрущев присвоил звание Героя Николаю Второму за создание революционной ситуации в России? Грустная, конечно, шутка, но не случайно наши мудрецы сформулировали тезис "да послужишь ты Г-споду и дурными своими намерениями".

Между тем ситуация становилась все напряженнее. Пока евреи, как всегда, предавались сварам, царизм наводил порядок. Бундовцы считали, что достаточно построить социализм, и евреям будет при нем хорошо, Поалей Цион — "сионисты — социалисты", к которым принадлежала Шейна (и, ясное дело, пока неформально — ее младшая сестра), придерживались иных взглядов. Если бы бундовцы заглянули в будущее и увидели, как советская власть откручивает им головы, они бы запели по-другому. Но на горизонте собирались тучи, мать Шейны и Голды писала отчаянные письма их отцу, который уже три года жил в Америке. Жил он там, естественно, трудно, еле-еле сводя концы с концами. Наконец, он наскреб денег на дорогу и…

"В те времена уехать в Америку было почти то же самое, что отправиться на Луну. Может, мама и тетки плакали бы не так горько, если бы знали, что я вернусь в Россию как посланник еврейского государства; или что как премьер-министр Израиля я буду встречать поцелуями и слезами сотни и сотни русских евреев. Но предстоявшие годы несли нашим родственникам, остававшимся в Пинске, нечто пострашнее слез, и один Б-г об этом знал (все они погибли в катастрофе — Л.А.). Может, и мы не так бы боялись, если бы знали, что по всей Европе тысячи семей, вроде нашей, пустились в дорогу, справедливо надеясь на лучшую жизнь в "Новом Свете". Перечитайте абзац еще раз: он — почти учебник по истории евреев этого периода.

А история этого периода жизни девочки Голды кончилась путешествием в Милуоки в 1906 году. Нелегальный переход границы, взятка полицейскому, подделка документов, кража багажа, Галиция, Вена (опять Вена, точнее — уже тогда Вена, помните анекдот — лучшее средство от проблем с пятым пунктом — "фарандохин через вену" fahren dahin — уезжай туда через Вену), Антверпен, две недели в трюме, ночь на голых койках, день в очереди на раздачу еды. Пароход прибыл…

Пароход прибыл в другой мир. Учтите — телевидения, радио, книг, газет — ничего этого в Пинске не было. А если книги и были, то не об этом. Поэтому человек, попадавший из местечка в Америку, попадал в другой мир. Почти как на другую планету. Единственное, что было похожим — люди; и то лишь частично — одежда была другой, прически — и те были другими. Россиянин, впервые попавший на Манхэттен или Гиндзу, ахает и охает; но никогда нам не пережить потрясения такой глубины, которое переживали наши деды, эмигрировавшие на другую сторону океана. Эмиграция в Палестину была, по-видимому, физически более трудной (позже мы узнаем, как все это досталось будущему премьер-министру), но потрясение было меньше. Итак: первый автомобиль, незнакомый язык, новая еда, незнакомая одежда. Последнее, между прочим, довольно сильный шок. Представьте себе, что вам предложили пройтись по городу в бельевых трусах. И не смейтесь — "блузка в оборках и широкополая соломенная шляпа, украшенная маками, незабудками и подсолнухами" были восприняты Шейной, старшей сестрой Голды, именно так. "Шейна залилась слезами ярости и стыда". Девочка Голда реагировала на все это иначе. Она вспоминает: "я же была в восторге от красивой новой одежды, от шипучей газировки, от мороженного… все было такое яркое, свежее, словно только что сотворенное; я целыми часами стояла на улице, тараща глаза на людей и невиданное уличное движение".

Первые дни вся семья жила в одной комнате — той, которую снимал отец. Очень скоро переехали в собственную квартиру в самом бедном еврейском квартале города. Все, однако же, познается в сравнении — "эти дощатые домики, с их хорошенькими верандами и ступеньками, казались мне дворцами. Даже наша квартира, без ванной и электричества, казалась мне верхом великолепия". Но надо было на что-то жить, и отец, по-видимому, не мог один прокормить семью из пяти человек. Мать решила, что откроет молочную лавку. Понятно, что ни одного слова по-английски, никакого опыта содержания лавки, даже никакого опыта работы в ней. Возможно, что она решилась на это от страха. Ничего странного — именно от страха человек иногда совершает отважные поступки.