Ант Скаландис - Братья Стругацкие

Вообще ситуация была такая: никто не обязывал курсанта жить в казарме. Но и не было принципиальной разницы между углом в тесной коммуналке и койкой на втором ярусе в школьном спортзале. Хотелось иметь хоть крошечную, но свою конурку, и он искал такой вариант, выкраивал на него деньги. Например, вместе с другими торговал излишками своего пайка на рынке у только что открытой станции метро Бауманской. ВИИЯКА был местом блатным, и курсантский паек там сильно превышал норму, выдаваемую по рабочей карточке. В день выдачи пайков народ ехал в Лефортово с чемоданами, и потом эти же чемоданы раскладывали на рынке для торговли.

Это было весной, когда они уже переехали в новые корпуса на Волочаевской улице, где институт после каникул и получил постоянную прописку. И тогда же, примерно в марте, он нашел свою первую съёмную комнатушку. Но и у родственников случалось задерживаться. У тети Мани, например — главы рода, старейшей, добрейшей и лучшей среди всех.

А на Киевской, как мы знаем, с ноября 1943-го и до мая 1944-го жили мама с Борей, задержавшиеся по дороге в Ленинград, и Аркадий часто, как правило, по воскресеньям, бывал у них, и даже не один, но там было вовсе негде спать. А Борька был совсем пацан и на старших парней в форме смотрел как на героев войны, на цырлах перед ними ходил. Брата своего Арка слушался беспрекословно, больше, чем маму.

Итак, где ещё мог ночевать Аркадий? Если не случалось за вечер новых перспективных знакомств, всегда оставался в резерве инженер дядя Коля, у которого можно было прикорнуть в прихожей на сундуке. И с ним хорошо было поговорить обо всяких умных вещах, о науке и технике, пофилософствовать о будущем.

А дядю Гриню Аркадий слушал и вовсе, затаив дыхание — моряк с торгового судна, он ходил в океаны, бывал в таких невероятных местах, что его рассказы могли соперничать с книгами Лондона и Киплинга, Купера и Мелвилла…

Не оставался без внимания племянника и строитель дядя Кузя с хлебосольной его супругой тетей Любой. Но особая статья — это дядя Саня. Старшина гильдии мясников, он был самым обеспеченным из всех, Аркашку жаловал и кормил всякий раз до неприличия сытно. Двумя годами позже случилась смешная история — дядя Саня попытался его женить на дочери своего коллеги-мясника. Устроены были смотрины по высшему разряду: в пижонском ресторане «Славянский базар» на улице 25 Октября, человек сто гостей, и столы ломились от позабытой и вовсе никогда не виданной закуски. А там, за стенами была угрюмая, плохо освещенная Москва сорок шестого года, разруха, патрули, голод… Но прекрасный грузинский коньяк «Греми» тут пили стаканами, и ненужные грустные мысли быстро улетучивались. Красавец Аркадий в парадном своём мундире с новенькими офицерскими погонами, был в ударе, шутил бесперечь, пил стоя и с локтя — аж мясники обзавидовались, а девицы визжали от восторга, включая будущую невесту, и наверно, склеилось бы у них, девушка-то была славная, но… вердикт «приёмной комиссии» оказался суров: всем хорош парень, но — еврей. До начала борьбы с космополитизмом оставалось ещё почти три года, но то ли мудрые бизнесмены сороковых нутром чуяли грядущую тенденцию, то ли просто воспитаны были в соответствующем духе.

Пили тогда вообще регулярно. Нет, в учебное время нечасто. Зато уж если пили, то помногу. А в отпусках и увольнениях — немного, зато часто. Не пить вовсе было трудно. По военному времени — просто немыслимо. Да и зачем он нужен — трезвый образ жизни? Так могли вести себя только сильно верующие или вконец больные люди. Здоровый молодой курсант, тем более офицер, обязан был уметь пить водку. А пить много и не пьянеть было особой доблестью. И в этом виде спорта Аркадий быстро завоевал титул чемпиона курса. А может, и всего факультета. Согревать алкоголем не только тело, но и душу, он научился ещё по пути из Вологды в Ташлу, когда однажды в поезде офицеры угостили, а все последующие годы лишь совершенствовал и оттачивал этот свой талант.

С девчонками он много не пил, только для настроения, а вот на всевозможных мальчишниках принято было идти на рекорд. Славная, например, получилась пьянка в июле 1945-го, на квартире у Спицына на Серпуховке, когда провожали его в Харбин. Отъезд был намечен на начало недели, а вечер был субботний, плавно переходящий в воскресную ночь, и никто не спешил расходиться. Но тут раздался внезапный звонок в дверь, и запыхавшаяся симпатичная девочка-посыльная принесла повестку, согласно которой Андрею предписывалось явиться в институт не во вторник, а прямо в воскресенье, в шесть утра, машина к воротам — и в аэропорт! В общем, на сон времени уже не оставалось. Грустили не долго, решили всё допить и даже девочке-посыльной, кажется, налили и выпить заставили. Так и полетел Андрей в далёкую Маньчжурию, толком не протрезвев.