Матильда Кшесинская: Воспоминания

Через три дня после нашего прибытия в Биарриц Париж был занят немцами. 17-го маршал Петен запросил перемирия, 22-го оно было подписано. Война была окончена. 27-го немцы вошли в Биарриц. Город был переполнен беженцами. Тяжело нам всем было видеть Францию, страну, которую мы искренне полюбили за оказанные нам гостеприимство и приют, оккупированной и поверженной.

Жизнь постепенно начала более или менее налаживаться, и мы начали подумывать о возвращении в Париж и об открытии студии. Ведь средств у нас не было никаких, а надо было жить. Прожив тихо и спокойно более трех с половиной месяцев в Биаррице, мы вернулись в конце сентября к себе домой. Сразу же ученицы мои начали возвращаться, но их было далеко не столько, как до войны. Но могла ли я жаловаться? Грустно было в оккупированном Париже, но радость наша была большая, когда мы вновь очутились у себя дома.

Зима прошла спокойно. Но с наступлением весны все ожидали событий. Что-то должно было произойти. Но что, где и когда?

Двадцать второго июня 1941 года немцы вторглись в пределы нашей родины. Об этом мы узнали за утренним кофе. Мы были подавлены. Что будет с нашей несчастной родиной, что будет с нами? Уже давно Вова считал русско-германскую войну неизбежной и отлично отдавал себе отчет в том, что ожидает Россию, если немцы, не дай Бог, победят. Ни своей точки зрения, ни своего отношения к немцам он не скрывал и знал, что его ожидает в случае войны. Но он был готов, и от нас он этого не скрывал, к тем испытаниям, которые его ожидали. И он бодро пошел им навстречу.

Утром, как он и собирался, он отправился в церковь в Клиши, которую он очень любил, с тем чтобы затем отправиться к друзьям в Везине, куда он был приглашен на весь день. Не успел он выйти из дома, как нагрянула немецкая полиция, чтобы его арестовать. Я им объяснила, что он уехал на весь день, и они ушли. Но один из полицейских вернулся вскоре обратно, чтобы проверить, не вернулся ли Вова, и предупредил нас, что он должен явиться на следующий день в Плас-Бово, где, как мы потом узнали, помещалось одно из отделений гестапо.

По окончании богослужения Вова позвонил по телефону и, узнав о том, что произошло, решил вернуться домой, чтобы разузнать обо всем подробно. Но перед этим он пошел завтракать в один ресторан, хозяйкой коего являлась тогда наша соседка, мадам Гриффон. Чтобы отпраздновать вступление в войну России, она его приветствовала обильным завтраком и лучшими винами. Не побоялась приветствовать его и вся прислуга. Из дому он поехал кое к кому из своих близких друзей, чтобы отдать им распоряжения на случай, ежели его арестуют, в чем он не сомневался, а затем поехал в Везине, откуда вернулся домой к полуночи.

Скрыться или бежать в свободную зону Вова ни в коем случае не хотел, дабы не подвергать нас опасности, ибо приказание явиться на следующий день в гестапо было передано нам.

На следующий день, 23-го, рано утром Вова отправился в гестапо. Удрученные, с тяжелым предчувствием, мы провожали его взглядом и крестили, покуда он не скрылся, выйдя из ворот нашей виллы «Молитор». Весь день мы провели в мучительном ожидании, звоня всем в надежде узнать, что с ним случилось. Так мы узнали, что в городе было арестовано множество русских, но говорили, что это не настоящий арест, что русских свозят куда-то для переписи и что потом их отпустят. Но распространился и другой тревожный слух, что арестованных посадили в поезда и отправили в неизвестном направлении. Но в точности ничего нельзя было узнать - и на душе становилось все мучительнее и тревожнее. Лишь четыре дня спустя от одного русского, почему-то освобожденного немцами, мы узнали, что Вова находится в Компьене вместе со всеми остальными арестованными и что они помещены в одной казарме, окруженной колючей проволокой. Он утверждал, что к арестованным относятся хорошо и прилично кормят. Он передал также, что Вова просил срочно прислать ему белье и необходимые туалетные принадлежности, так как, уходя из дому, он взял с собою лишь три пакета папирос и две плитки шоколада. Посешать арестованных еще не было разрешено, и пакеты надо было сдавать в лагерную комендатуру.

Тридцатого июня на автомобиле одного знакомого мы поехали с Андреем в Компьен и сдали в караульное помещение все, что Вова просил ему прислать, и немного съестных продуктов. Нам обещали передать ему все завтра утром, как раз в день его рождения. Эта первая посылка доставила ему огромное удовольствие и радость. Потом мы передавали, когда приезжали его навещать, или пересылали ему посылки почти что каждую неделю. Все арестованные начали получать посылки, и питание заключенных хорошо наладилось.