Константин Денисов - Под нами - Чёрное море

— Самолет коснулся воды, отделился от нее и вновь приводнился. Как ни хотелось сразу же выскочить из кабины, но я сдержался, ведь скорость еще велика и можно удариться о стабилизатор. А вот как только стабилизатор накрыло волной, я покинул самолет. Машина тут же приняла вертикальное положение и замерла носом вверх. Подумалось даже, что хвостовое оперение коснулось дна. Но через несколько секунд, выпустив большой пузырь воздуха, самолет ушел под воду. Спасательный жилет удержал меня на поверхности моря, но одного среди волн…

Как раз в это время я запросил Зюзина о их положении.

— Соворовский приводнился, плавает, — доложил ведущий.

— Понял. Крутись пока над ним и жди смену, — приказал я и связался с сакским аэродромом, с которого немедленно поднялся в воздух Герой Советского Союза капитан Борис Литвинчук, не участвовавший из-за недомогания в ударе. Он торопился, зная, что горючее у Зюзина на исходе.

Литвинчук вовремя сменил Зюзина, а вскоре появилась и «Каталина», но она делала круг за кругом, а экипаж все никак не мог обнаружить летчика среди бликующих под солнечными лучами волн. Напрасно Соворовский, видевший «Каталину», вспенивал воду руками и ногами. И тогда Литвинчук передал по радио:

— Смотрите, буду стрелять впереди по вашему курсу 100 метров от плавающего, летчика. Разрывы снарядов хорошо видны на воде.

После первой же очереди Соворовский был обнаружен экипажем «Каталины», он повел машину на посадку, но после приводнения вновь потерял летчика. Литвинчуку пришлось повторить стрельбу. Наконец Соворовский оказался на борту «Каталины», а через час — в Севастопольской бухте.

Вечером 20 августа младший лейтенант Соворовский прибыл в Саки и доложил о возвращении с боевого задания…

Меня и врача интересовало прежде всего психологическое состояние летчика.

— Натерпелся страху, наверное? Боевое крещение-то получилось у тебя двойное, если не тройное. Как самочувствие?

— А я не сомневался, что боевые товарищи выручат меня из беды, — довольно спокойно ответил Соворовский. — Кроме того, ведь все заранее было продумано и организовано, даже на случай вынужденной посадки в море.

Мне понравился ответ молодого летчика. Но про себя подумал и о его наивности: ведь обнаружить с воздуха затерявшуюся в морских волнах еле-еле заметную точку крайне непросто и не всегда удается. Впрочем, пожалуй, даже хорошо, что он об этом не знал.

За образцовое выполнение задания по сопровождению бомбардировщиков и проявленные стойкость и мужество в сложной обстановке Г. В. Соворовский был награжден орденом Красной Звезды.

Как ни удивительно, но спустя десятилетия описанное событие получило продолжение. Летом 1982 года меня пригласили в Евпаторию на открытие мемориальной доски на здании клуба, в котором весной 1938 года располагался штаб только что сформированного 32-го (затем 11-го гвардейского) истребительного авиаполка. С того времени прошло ровно 45 лет.

Когда закончилась церемония установки мемориальной доски, ко мне подошел прибывший на встречу командир авиачасти полковник Хренников с запоминающимся чкаловским именем и отчеством — Валерий Павлович — и сказал:

— Товарищ генерал, а самолет-то Соворовского мы достали. Вернул его Нептун из своих владений.

— Как достали? Ведь он упал далеко в море?!

— Рыбаки затралили месяц тому назад. Видимо, «кобра» не лежала на дне, иначе ее засосало бы в грунт. Самолет сохранял некоторую плавучесть, вот и зацепили его рыбаки снастями, а потом подняли на поверхность. Высланная по их сигналу спасательная команда погрузила самолет на палубу специального корабля.

— Невероятно! А как же выглядел самолет?

— Об этом лучше расскажет сам подполковник Соворовский. Он здесь, — еще больше удивил меня Валерий Павлович.

Мы встретились. Не без труда узнал я в солидном пожилом человеке бравого в прошлом младшего лейтенанта. Расцеловались, как старые боевые друзья. Встреча растрогала обоих…

Григорий Васильевич Соворовский рассказал многочисленным слушателям:

— По звонку в Керчь председателя совета ветеранов ВВС Черноморского флота полковника Заруднего я прибыл к месту доставки самолета и по сохранившимся бортовым знакам определил, что он мой. Это подтвердили в обнаруженный в кабине парашют, нерастрелянный боекомплект. Представляете, как забилось сердце при воспоминании обо всем том, что произошло со мной 38 лет назад. На воздухе, продолжил рассказ Григорий Васильевич, — все дюралевые детали и покрытия, видно, от воздействия кислорода, быстро потемнели и начали рассыпаться. Но резина на колесах, стойки шасси, двигатель, пушка и пулеметы выглядели как новые. С разрешения главного инженера я взял на память прицел.