Варлам Шаламов - Воспоминания

— Да.

— Позволь мне записать его номер, мне это очень важно.

Горданов открыл папку своих договоров.

— Ещё что?

— Ну, прощай, ты меня просто спас.

Горданов хотел добавить ещё несколько слов, но Гусляк выскользнул на лестницу.

Записи В. Т. Шаламова о Солженицыне многочисленны, хотя и не составляют единой рукописи. Фрагменты их имеются в «толстых тетрадях» Шаламова, где записывались в основном стихи, но также и размышления, реплики на различные публикации и т. п. Есть черновые наброски, отдельные фрагменты переписаны набело, листы их пронумерованы автором. (Кстати, таков фрагмент, касающийся советов Солженицына о необходимости религии для Запада [74] Знамя. 1995. № 6. С. 143–144 .)

Отдельная тетрадь с заглавием на обложке «Солженицын» содержит неотправленное письмо Солженицыну, которое датируется 1972–1974 гг. Письмо это является ответом на высказывание Солженицына в его книге «Бодался теленок с дубом»: «Варлам Шаламов умер». Так отреагировал Солженицын на письмо Шаламова в «Литературную газету» (ЛГ, 23.02.72).

Некоторые записи В. Т. Шаламова, опубликованные мною в «Знамени» (1995, № 6), вызвали вспышку раздражения Солженицына (Новый мир, 1999, № 4, 9).

Странно, что этот человек, все получивший при жизни — славу, государственные почести, семью, поклонников, деньги, полностью, кажется, реализовавший свой творческий потенциал, — не обрел в старости покой, но сохранил такую агрессивность и не нашел лучшего объекта, чем Варлам Шаламов, ни единой строкой своих рассказов и стихов не солгавший, не «облегчавший» их ради «прорыва» и в угоду «верховным мужикам».

Да ещё и в «зависти» Шаламова упрекает этот олигарх от литературы! Нет, не тот строй душевный был у В.Т., чтобы унижаться до зависти. Презирать, ненавидеть — мог, завидовать — нет.

Ничего не имел при жизни Шаламов — ни признания, ни здоровья, ни семьи, ни друзей, ни денег…

Но был ему дан самый ценный дар — мощный талант, беспредельная преданность искусству и нравственная твердость.

Он «никого не предал, не забыл, не простил, на чужой крови не ловчил», он написал «Колымские рассказы», великую прозу XX века.

И. П. Сиротинская

— Для Америки, — быстро и наставительно говорил мой новый знакомый [75] В. Т. Шаламов и А. И. Солженицын познакомились в редакции «Нового мира» в 1962 году. Начало 60-х годов — недолгий период вполне официальных успехов А. И. Солженицына вплоть до выдвижения его на Государственную премию СССР в 1964 году. Его стратегия на завоевание доверия у «верховного мужика» приносила реальные плоды. Варламу Тихоновичу, с его полной неспособностью на стратегические и тактические свершения, все это было антипатично, и он не раз с тех пор называл А. И. Солженицына «дельцом». Книги В. Шаламова «Колымские рассказы» (1980) и «Графит» (1981) изданы в Америке и были высоко оценены критикой. Естественно, автору никто не ставил в упрек, что его герой — неверующий. Но книги А. Солженицына дошли до американского читателя первыми. , — герой должен быть религиозным. Там даже законы есть насчет [этого], поэтому ни один книгоиздатель американский не возьмет ни одного переводного рассказа, где герой — атеист, или просто скептик, или сомневающийся.

— А Джефферсон, автор Декларации?

— Ну, когда это было. А сейчас я просмотрел бегло несколько Ваших рассказов. Нет нигде, чтобы герой был верующим. Поэтому, — мягко шелестел голос, — в Америку посылать этого не надо, но не только. Вот я хотел показать в «Новом мире» Ваши «Очерки преступного мира». Там сказано, что взрыв преступности был связан с разгромом кулачества у нас в стране — Александр Трифонович не любит слова «кулак». Поэтому я все, все, что напоминает о кулаках, вычеркнул из Ваших рукописей, Варлам Тихонович, для пользы дела.

Небольшие пальчики моего нового знакомого быстро перебирали машинописные страницы.

— Я даже удивлен, как это Вы… И не верить в Бога!

— У меня нет потребности в такой гипотезе, как у Вольтера.

— Ну, после Вольтера была Вторая мировая война.

— Тем более.

— Да дело даже не в Боге. Писатель должен говорить языком большой христианской культуры, все равно — эллин он или иудей. Только тогда он может добиться успеха на Западе.

Колыма была сталинским лагерем уничтожения, все ее особенности я испытал сам. Я никогда не мог представить, что может в двадцатом столетии [появиться] художник, который [может] собрать воспоминания в личных целях.