Михаил Девятаев - Полет к солнцу

В мыслях я то и дело возвращался к курносому пареньку, с которым после первой встречи так и не увиделся. Зарудный не показывается на глаза — засел в своей сапожной мастерской, ждет, когда придет победа, а Дима пристроился где-то в слесарной. Лупов на темы побегов никаких разговоров не ведет. Нужно разыскать курносого...

А дни идут, и силы иссякают. Когда стоит летная погода, и я вижу только что заправленные горючим, еще теплые после полета самолеты, мне хочется подкрасться, вскочить в кабину и рвануть ввысь. Но как раз в погожие дни на аэродроме всегда многолюдно — техническая служба, охранники, летчики. В такие дни на аэродроме непременно происходили события, которые собирали еще больше военных и гражданских лиц из местной администрации лагеря, то, смотришь, запускают экспериментальную ракету, то ремонтируют новый самолет после испытательного полета, то вытаскивают трактором под строгой охраной реактивный самолет.

Я не ошибался, что «старые» заключенные много знают того, что мне пока неизвестно. Как-то на аэродроме появилось много гражданских лиц в черных пальто, шляпах; военных — в блестящих мундирах.

— Опять будет падать штанга с неба, — сказал работавший рядом со мной человек.

— Какая штанга? — спросил я.

— Сейчас увидишь, — послышался ответ, и тут же кто-то объяснил:

— Реактивный выпустят.

И действительно, через несколько минут появился на высоких шасси, с широко разведенными крыльями не известный мне по своей конструкции самолет. Нам приказали прекратить работу и спуститься в ямы, которые были заранее подготовлены для этой цели. Охранники с собаками стали над нами. Я услышал, как заревел один, потом другой двигатели. Вахман и бригадиры подались вперед, мы тоже вскарабкались повыше. Я смотрю, а кругов от воздушного винта не вижу. Самолет выруливает на старт. Звук мотора тоже необычный — какой-то шипящий, со свистом.

Вот самолет быстро пробежал и оторвался от земли. В воздухе уже от него отделилось что-то, похожее на шасси или штангу, и упало в море. Сделав на огромной скорости два круга, самолет зашел на посадку и приземлился. Еще одна тайна острова: реактивный самолет. Может быть, это и есть «чудо-оружие» Гитлера, о котором нам неоднократно говорили пропагандисты Геббельса. Знают ли о нем в Москве? — спрашивал я сам себя. А самолет, уже зачехленный, стоял в своем капонире, и около него вышагивали часовые. Нас выгоняют на работу.

Ждем, как счастья, когда возвратимся в барак, чтобы сбросить с себя тяжелую, пропитанную цементным раствором одежду.

— Айн, цвай! Айн, цвай! — слышится голос бригадира. Мы уже недалеко от барака. И вдруг: «Хальт!». Остановка.

Что случилось? Раньше такого не было... Сопровождающий нас офицер приказывает выложить из котомок содержимое. Выкладываем миски, ложки, кусочки ткани, железки, из которых можно выточить лезвие, заменяющее нож, поднятые на тропинке кости. Если кости свежие, заключенные варят из них бульон, иногда сушат и растирают на муку, которую заливают кипятком и получается суп.

Я заметил, что у одного заключенного из нашей команды котомка была больше, чем у других. Его окружили охранники и вытряхнули на землю череп лошадиной головы. Бригадир засмеялся, что-то громко сказал, подошел к виновнику и ударил его в грудь этим черепом. Для чего понадобился череп лошадиной головы, мы узнали в тот же день. Заключенный шел хмурый, с поникшей головой.

Нас распустили на некоторое время по баракам, потом собрали на ужин и здесь мы увидели такую картину: блоковый дежурный держит в руках череп лошадиной головы.

— Зачем подобрал? — спросил немец через переводчика стоявшего перед ним заключенного.

— Чтобы суп сварить, — ответил заключенный по-русски.

— Это Демченко, из нашего блока, — услышал я фамилию несчастного. В это время блоковый дежурный поднял кость вверх.

— Видите, — громко сказал он, — Это он хотел съесть. Ему не хватает пайка, обжора! — и со всего размаху хотел ударить Демченко лошадиным черепом по голове. Тот пригнулся, череп упал у его ног, распался на несколько частей. Блоковый поднял часть черепа и начал запихивать в рот Демченко.

Демченко стоял с торчащей изо рта челюстью конской головы. Руки его были связаны за спиной. Высокий, широкоплечий, худой, он глядел большими черными глазами на нас, тяжело дыша. Глаза его горели гневом. Он задыхался, грудь заметно то поднималась, то опускалась. Может, он хотел что-то сказать нам, но не мог ни крикнуть, ни произнести слове.