Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

Равенсбург вспомнил о непоколебимой антипатии Кийоми к Зорге, о тех предостережениях, которые она делала в отношении пресс-атташе. Не Зорге ли оговорил ее?

— Это утверждает Зорге, господин посол?

— Нет, Равенсбург, Зорге тут совершенно ни при чем. Он даже не слышал о баронессе Номура. В конце концов, у меня есть свои источники информации. Источники, через которые я проверяю сообщения Зорге. Видите, я не так уж плохо информирован, как думает большинство из вас.

Тратт сделал лукавую мину. Она плохо подходила к данному моменту и на Равенсбурга не произвела никакого впечатления.

— Но и этот источник может ошибиться, господин посол, — упорствовал Равенсбург. — Может быть, это даже намеренная ошибка, чтобы посеять недоверие между нами и японцами.

Тратт понял, что поколебать уверенность молодого человека в непричастности его возлюбленной к контрразведке без веских доказательств нельзя. Поэтому он решил выложить все козыри.

— Слушайте, Равенсбург. Недавно вы пострадали во время аварии и некоторое время лежали дома. Вам приносили документы из посольства на квартиру. Как раз тогда, когда вы читали доклад доктора Зорге о его последней поездке в Корею, вас посетила баронесса Номура. На следующий день утром вы решили продолжить чтение, однако не нашли доклада, хотя в поисках его перерыли все. Лишь значительно позже вы увидели, что он лежит вместе с другими бумагами. А до этого у вас снова была баронесса Номура. Я правильно говорю, мой милый, не так ли?

Равенсбург на несколько секунд окаменел. Затем молча поклонился послу и быстро зашагал к своей квартире.

У дверей он встретил Вилли, нагруженного свертками и цветами: он только что вернулся из города, куда ходил за покупками. Китаец сразу же заметил, что его хозяин чем-то взволнован. Поэтому он улыбнулся шире, чем обычно.

— Вилли, отвечай мне только правду! — обратился к нему Равенсбург. — Что ты рассказывал бою посла о баронессе Номура? Что ты болтал о бумагах, которые она брала с собой?

Вилли не спеша положил на пол свертки и цветы, руки у него должны были быть свободными при разговоре.

— Моя ничего не сказала, хозяин. Моя никогда не болтала! — уверял он, яростно жестикулируя. — Моя только сказала, что твоя мадама может даже читать по-вашему, что она берет с собой читать твои бумаги. Это все.

— Что еще ты говорил, болтун?

Вилли, как бы обороняясь, поднял руки над головой.

— Совсем ничего, хозяин, совсем ничего. Моя только еще сказала, что она всегда приносит на другой день обратно, что взяла. Как и недавно.

— Недавно? Что это значит?

— Да, недавно, когда твоя болела, она принесла бумагу на следующий день обратно. Нет, хозяин, Кийоми ничего не крадет, твоя верь мне! Моя сторожи, как собака. — Вилли неодобрительно покачал головой. — Молодая мадама ничего не крадет. Она очень твоя любит. Слепой видит это.

Рихард Зорге опустил шторы на окнах и запер дверь. Затем выдернул из розетки провод телефона и включил радио. Было 8 часов 15 минут утра — время начала передач лондонской Би-би-си. Он быстро нашел нужную волну. Из динамика раздались знакомые звуки гонга.

Зорге не раз спрашивал себя, кому в Лондоне пришла в голову забавная мысль выбрать в качестве позывных для радиопередач на гитлеровскую Германию первые такты «Героической симфонии» Бетховена. Добрая половина немцев знала эти позывные. Сейчас эти немцы, как и он, сидели перед своими радиоприемниками, предварительно плотно завесив окна, закрыв двери и выключив телефоны. Они заплатили бы своей жизнью, если бы их застали за слушанием передач вражеской радиостанции.

Зорге настроил приемник, наклонил голову к динамику, он не хотел пропустить ни одного слова. Его интересовало не только содержание сообщений, а — и, пожалуй, что было главное — те интонации, с которыми их произносили. Сегодня Зорге удалось без труда разобрать подтекст передачи. Он сразу понял, что лондонский комментатор находится в чрезвычайно затруднительном положении.

Если нацисты думают, что уже достигли решающей победы, то они глубоко ошибаются, говорил комментатор. Советы быстро восстановят потери в людях и технике. Новые части находятся уже на марше. В конце концов, стратегия русских заключается в том, что они стараются затянуть врага в глубь страны. Гитлер повторяет ошибку Наполеона. Если русские и потеряют еще несколько городов и областей, то это не что иное, как шахматный ход их командования. У них достаточно пространства, чтобы не принимать невыгодных им сейчас решающих сражений. Их отступление совершается по приказу и в образцовом порядке.