Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

— А ты можешь, Кийоми?

— Все — едва ли, — задумчиво ответила она, — но многое.

Как же мало он ее знал! Древняя Япония сидела в ней куда глубже, чем он вначале предполагал. Может быть, она всерьез верила, что у неживых существ есть душа?

— Гуляя по парку, ты видишь то, о чем я даже не подозреваю, — сказал он. В его голосе слышались уважение и нескрываемое восхищение. — Ты читаешь Никко, как книгу. Деревья рассказывают тебе свои жизни, а кустарник желает тебе счастья.

Она не видела в этом ничего особенного.

— Да, примерно так. Здесь даже в ландшафте заключен определенный смысл. Извивы ручьев приветствуют добрых духов. Каждая скала, поросшая мхом, — это одна из наших святых гор. Все имеет смысл, каждый пруд и островками и окружающими его холмами.

— Они что, тоже творение рук человеческих? В этой долине вообще ничего не оставлено так, как было создано природой?

— Да, ничего, религиозные люди сделали все гораздо красивее, чем природа.

Судя по всему, подумал Равенсбург, японцы не считают за грех попытаться перехитрить создателя. Более того, богам даже, наверное, нравится такое. Он решил поговорить с Зорге. Тот уж, конечно, объяснит, как японцы себе это мыслили.

Тут Кийоми потянула его за собой к фасаду храма, сплошь покрытому резьбой.

— Попробуй теперь сказать, что наши символы непонятны для европейцев. Взгляни-ка вон на тех трех деревянных обезьянок. Одна закрыла рот, другая — глаза, третья — уши. Знаешь их?

— Кто их не знает? Они олицетворяют принципы осторожности: ничего не говорить, ничего не видеть, ничего не слышать! Изображения этой умной троицы есть во всем мире.

— Но эти обезьяны — оригинал, — с гордостью сказала она. — Именно отсюда их изображение распространилось по миру. И ты, дорогой, не должен забывать об их предостережении.

Равенсбург даже и предположить не мог, насколько в точку она попала.

— Конечно, это чертовски полезные советы особенно для нас там, дома!

Им пришлось отойти в сторону, уступив дорогу процессии священников в белом. Двое из них несли на черном шесте ящик, задрапированный белым шелком. Ящик был украшен богатым, искусно вышитым гербом.

Верующие, мимо которых проходила процессия, склонялись в глубоком поклоне. Склонилась в поклоне и Кийоми.

— Что в ящике? — спросил Равенсбург.

— Обед для Иэясу, великого сегуна!

— Для Иэясу? Но он же умер сотни лет назад!

— Да, он умер двести лет назад, и с тех пор его дух живет там, в храме.

— И что, духа кормят?

— Да, кормят, но, конечно, символически.

Ему нечего было возразить. Кийоми, во всяком случае, считала, что это в порядке вещей.

— Давай-ка лучше взглянем на большой гонг, —предложил он.

— Хочу рискнуть — вдруг мне удастся заставить великана заговорить.

По шуршащему гравию они направились к деревянной постройке, стоявшей на четырех подпорках из древесных стволов, которые увенчивала соломенная крыша. Под ней висел гонг. Говорили, что крупней его в мире нет. Перед гонгом на двух прочных канатах был подвешен ствол дерева, такой толстый и тяжелый — как таран, что применяли древние римляне, чтобы взломать ворота осажденного города. Головная часть ствола была обита кожей, она ударяла по гигантскому гонгу.

— Только не напрягайся, — предупредила Кийоми, — не забывай о своих сломанных ребрах.

Равенсбург изо всех сил уперся плечом в могучий ствол. И совсем уж хотел отказаться от своей затеи, как вдруг этот тяжеленный снаряд стронулся с места. Постепенно набрав ход, он с силой ударил по бронзовому кругу.

Оба почувствовали, как вокруг задрожал воздух. Раздался звук, который, казалось, заполнил собой Вселенную. Низкий, глухой гул еще долго стоял в воздухе и наконец затих.

— Наверное, его и в самом деле услышали все боги, а, Кийоми? Ты загадала какое-нибудь желание?

Она покачала головой.

— Желание тут ни при чем. Говорят, что мужчина, который способен ударить в этот гонг, может заставить забиться чаще сердце любой женщины.

— Тогда мне и не нужно было так напрягаться, — засмеялся он, — надо было бы только пожелать, чтобы твое сердце забилось быстрее ради меня.

Она снова подхватила его под руку и потянула прочь.

— Оно бьется, Герберт, иногда даже слишком часто, как говорят.

— Кто это говорит?

— Да никто.

И они пошли дальше, почти не разговаривая, мимо бьющих ввысь фонтанов, по ажурным мостикам, сквозь задымленные благовониями храмы.

— Давай посмотрим, приплывет ли хоть один из священных карпов, — предложила Кийоми, когда внизу под ними открылся пруд, заросший белыми цветами лотоса.