Александр Мосолов - При дворе последнего императора

Как-то раз, после доклада царю, граф Фредерикс мне сказал, что Дубровин жаловался государю на мою якобы придирчивую строгость к его газете. Я собрал не пропущенные мною статьи и дал их министру для всеподданнейшего доклада. По словам графа, император вполне согласился, что пропустить я таких статей не мог. При первом случае, когда я имел возможность говорить с государем, я упомянул о Дубровине и пояснил, что у меня больше хлопот с газетами, издаваемыми лицами, преданными царю, нежели с газетами либерального направления. Указав на одну, очевидно, Дубровиным выдуманную статью о наследнике цесаревиче и о словах, якобы сказанных, император мне сказал: «Да, это была бы со стороны Дубровина медвежья услуга — пропустить такую статью. Пришлите мне ее, я покажу это государыне».

В то время черносотенцы вообще проявляли большую деятельность. Чтобы охарактеризовать их поведение, приведу один случай со мною. Поздней ночью я услышал телефонный звонок. Взяв трубку с аппарата, стоявшего у моей кровати, я услышал незнакомый голос: «Мы знаем, что вы интригуете против нас — людей, глубоко преданных государю, и мне поручено вам сказать, что если вы не прекратите разных инсинуаций, то мы, со своей стороны, расскажем императрице такое…» Я повесил трубку. Таких ночных звонков ко мне было несколько. Не могу не упомянуть о том, что, видимо, шантажная угроза была приведена в исполнение, так как после этого государыня довольно долгое время меня холодно встречала, и только в случайных разговорах с фрейлинами я узнал, что эти господа прибегли к гнусной клевете о моей частной жизни.

Во время поездки царя в Красное Село для присутствия при окончании маневров у Трепова сделался очень серьезный сердечный припадок. Несмотря на это, он, лежа в кровати, все же продолжал руководить охраною государя. По приезде же в Петергоф проболел более недели. В это время у царя шли совещания о том, какое министерство составить ко времени первой Думы. Трепов считал, что раз царь подписал манифест 17 октября, то он должен составить министерство из лиц, принадлежащих к преобладающей партии, то есть кадетов. Мне известно, что у Трепова были встречи по этому поводу как с Милюковым и Муромцевым, так и с другими выдающимися кадетами. Он мне жаловался на их несговорчивость и непонимание настоящего положения.

С другой стороны, все недовольные манифестом уговаривали государя составить реакционное министерство и набрасывались самым жестоким образом на Трепова, по их мнению, советовавшего царю весьма опасный путь. В числе этих лиц был и родной брат Трепова, Владимир Федорович. После горячего обсуждения этого вопроса с братом В. Ф. Трепов просил устроить ему аудиенцию у государя, дабы лично убедить императора в правильности своего мнения. Д. Ф. Трепов исполнил просьбу брата. Аудиенция его у царя длилась около часа. Результатом всех этих переговоров было министерство Горемыкина, а затем Столыпина. С этого же времени, Д. Ф. Трепов впал в немилость, сначала у императрицы, затем и у государя.

Основная мысль Трепова была та, что раз император дал известные свободы и их узаконил, всякое с его стороны отступление от них явилось бы опасностью для династии. При этом он мне пояснил, что был таким противником манифеста Витте только потому, что предчувствовал, что государь не будет в силах исполнить все дарованное им в этом манифесте.

Вся царская семья выехала на «Штандарте» в шхеры. Я находился в числе лиц, сопровождавших Их Величества. На третий или четвертый день нашего плавания после вечернего чая государь с графом Фредериксом гулял по палубе, на которой находился и я. Царю принесли телеграмму. Прочитав ее, император меня подозвал и дал мне ее прочесть. В ней было сказано, что около 7 часов вечера нашли Д. Ф. Трепова мертвым в его спальне и что врачи предполагают, что у него был сердечный припадок. Государь приказал мне срочно ехать в Петергоф и немедленно приступить к опечатанию всей имеющейся у Трепова корреспонденции как на квартире, так и в управлении дворцового коменданта. Все бумаги потом разобрать и по возвращении Его Величества лично ему доложить.

Несколько минут спустя подошел к «Штандарту» дежурный миноносец и, взяв меня, полным ходом направился в Петергоф, куда я прибыл в шестом часу утра.

Придя в павильон, где жил Трепов с семьею, я нашел в кабинете его тело, уже одетое в свитский мундир, лежащее на кровати. Во всем доме в это время бодрствовала лишь одна монашенка, читавшая псалтырь над телом усопшего. Я помолился у бренных останков моего друга и вызвал по телефону начальника канцелярии дворцового коменданта Ф. Ф. Каналоши-Лефлера, бывшего начальника отделения моей канцелярии. Вместе с ним я немедленно приступил к опечатанию письменного стола и всех бумаг, находившихся в квартире. К этому времени вышла ко мне вдова Трепова, София Сергеевна, рожденная Блохина. Вскрытие тела выяснило, что Д. Ф. скончался естественной смертью. Горе его жены и дочерей было велико. Сообщив все подробности на «Штандарт», я испросил высочайших указаний о похоронах. Погребение состоялось через два дня после кончины на Петергофском кладбище. Присутствовали весь двор и все великие князья, находившиеся в окрестностях Петербурга. Согласно телеграмме графу Фредериксу, государь предполагал прибыть на похороны, но в день погребения я был уведомлен, что царя не будет. Затем я взялся за разборку бумаг и дел покойного. Недели две спустя эта работа была кончена, и к этому времени Их Величества возвратились в Петергоф. На следующий день я получил приказание явиться в Александрию и привезти с собою те дела, которые имею доложить государю. Император меня продержал с докладом более двух с половиной часов. Я привез три весьма объемистые связки дел, которые мною были классифицированы в следующем порядке.