Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Нансен и мир)

Отец задумал для меня чудесное путешествие через Гудванген и Восс. Больше всего меня привлекало в нем то, что я увижу Сталхеймские обрывы, по которым отец бродил мальчишкой. И вот на­стал день, когда мы на двух шхунах направились к Гудвангену. В узком Нэрефьорде нависающие горы заслонили солнце, с уступа на уступ белым серпантином стремительно низвергались в море горные ручьи. Мы с отцом, обнявшись, стояли на палубе:

«Ну вот, девочка, и этой сказке конец»,— вздохнул отец. «По­чему бы это?»— подумалось мне, и я сказала: «Папа, а может, нам лучше вернуться?»

Он вздрогнул: «Можно, конечно, если тебе так хочется...» И вдруг расхохотался: «Подумать только, выманить всех на про­гулку к Гудвангену, потратить целый день — и вернуться!»— он рассмеялся еще сильнее.

«Девочка передумала!— крикнул он на вторую шхуну, которая пыхтела чуть впереди нас.— Поворачиваем!»

К счастью, никто не обиделся на меня за этот каприз, напро­тив, все только обрадовались моему решению. Назад возвраща­лись весело и провели еще один славный вечер в «Экедале». Но я так никогда и не повидала отцовских Сталхеймских об­рывов.

От залитого солнцем Балестранна путь «Веслемей» лежал к Шетландским островам, и отец вел наблюдения и на море, и на суше. При входе в гавань Ларвик он встретил 150 шхун, которые шли ставить сети. Наутро они вернулись с уловом, и на причалах поднялось невиданное оживление. «Видимо, этот край бурно раз­вивается»,— подумал Нансен. Он пустился в разговоры с жите­лями, чтобы разузнать все хорошенько, но сведения оказались невеселыми. Только три судна были местные, а купцы на прича­лах — тоже большей частью приезжие. Нансен предпринял не­большую поездку по Шетландским островам, но все, что он увидел, также было малоутешительным. Лишь кое-где попада­лись крестьянские дворы, земля, вроде бы и неплохая, не возделывалась.

Нансена это заставило задуматься. По возвращении на за­падное побережье Норвегии он сравнил здешние условия с шет­ландскими. Здесь на каждом шагу видишь кооперации, занимаю­щиеся ловом салаки. Аккуратные домики свежепокрашены, а фруктовые садики около них тщательно ухожены. По склонам гор террасами располагаются картофельные поля и покосы, не пропадает зря ни один уступ. Ничего не скажешь, норвежцы и впрямь предприимчивый народ. Почти всюду видишь жизнь и деятельность. Но чего нам не хватает, по убеждению Нансена, так это умения со знанием дела разобраться во всем и предвос­хитить будущее.

Только в Арендале, куда яхта зашла на обратном пути, отец вновь берется за дневник. Он обнаружил, что «Веслемей» ошвар­товалась у того же причала, где после плавания в Ледовитом океане стоял «Викинг», и ему живо представились буйные ма­тросы, едва не перевернувшие вверх дном тихий городок.

«Я вижу все так ясно, будто это было вчера, а ведь с того дня столько пережито. Тогда я был молод, еще не знал жизни, и целое будущее, заключающее самые разные возможности, едва-едва приоткрылось передо мной. А сейчас? Жизнь, можно сказать, уже прожита, но все-таки... По мне, так я вообще не повзрослел, остался таким же мальчишкой, тем же неисправи­мым идеалистом, сохранившим веру в добро, идеалистом, кото­рого жизнь так ничему и не научила. По-прежнему я полон пла­нов, столько нужно еще сделать, мне кажется, я не сделал ничего ценного, но еще успею — как будто жизнь бесконечна, а силы еще не растрачены. Сейчас мне пятьдесят, через десять лет будет шестьдесят, когда-то я считал таких людей стариками. А разве эти десять лет позволят мне сделать все, что нужно, раз я то и дело отвлекаюсь надолго, как случилось, например, с моей последней книгой о туманах Севера. А что если придется отвлечься еще не раз?

Я только что вернулся из плавания и, кажется, сделал боль­шое открытие. Ведь я осуществил, и удачно, семилетней дав­ности идею об измерении скорости морских течений с помощью постановки судна на плавучие якоря. Мне кажется, что теперь открылось много возможностей по-новому решать загадки моря, изучать морские течения — я богат, как бог, и полон сил, как в юности. А ведь моей дочери почти столько же лет, сколько было мне двадцать девять лет назад, а моему уже почти взрослому сыну предстоит тот же путь сквозь свет и глубокие тени жизни.

Порой бывает так тяжко, серо, пасмурно; порой — кругом столько красоты! Вот как тогда, когда я вел «Веслемей» мимо скал Торунга и позади во мраке расстилалось море. Низко над морем стояла луна, изжелта-красная, сверкая в широкой киль­ватерной полосе; сзади, рядом с луной,— огни двух маяков, а дальше темный берег. Впереди пенятся волны, играющие у бор­тов «Веслемей», образуя блики морского свечения. И вот от­крылся залив, где между двух темных отвесных стен, весь в мер­цающих огнях,— город. Попробуй не поддаться лунной, звездной ночи и сверканию темного моря, в котором разбросаны леси­стые острова,— тут и пятьдесят лет не спасут. А если тебе двад­цать один? Да, разница, конечно, есть. Тогда все твое существо растворялось в этой красоте, тебя уносило в иной мир, забыва­лось все земное.