Похоже ли все это на то, что он пытается мне навязать?
3. Что значит «сдался в плен 14-ой красной армии»? Как мог Махно написать такую нелепость? Я полагаю, что от того же Голика он должен был знать обстоятельства моего задержания.
Обстоятельства эти были следующие. (Читатель не посетует на меня за некоторые подробности, которые я считаю необходимым передать «фотографически»).
В самом начале пути я заболел, - как впоследствии выяснилось, тяжелой формой возвратного тифа. Я вынужден был сойти с лошади (я ехал верхом) и лечь в тачанку. Добравшись до первого же большого села, я слег в постель и пролежал дня три на частной квартире, куда меня устроили товарищи по отряду. Тем временем, Г. с частью отряда уехали вперед и должны были заранее подготовить в Кривом-Роге организацию митингов. (Предполагалось, что я быстро поправлюсь).
Почувствовав себя лучше, (как потом оказалось, это был перерыв между первым и вторым приступом тифа), я двинулся дальше и прибыл в Кривой Рог. Однако ввиду большой слабости, я выступать на митингах еще не мог и снова поселился на квартире, чтобы совершенно поправиться. Сюда мне принесли свежие газеты, из которых я узнал, что махновцы уже встретились с большевиками в г. Александровске. Тотчас же собрался весь отряд. Было решено оставить Кривой Рог и со всей возможной скоростью двинуться к г. Александровску, ввиду несомненной важности предстоявших там событий.
На следующее утро наш отряд двинулся в путь.
Через сутки слишком пути по проселочным дорогам, с короткими остановками по встречным деревням, мы подъехали к небольшой деревне и еще издали заметили, что она занята какими-то войсками. Расположена она была на пригорке. Внизу протекала небольшая речка, к которой мы подъезжали, и которая отделяла нас от самой деревни. И вот, по гребню пригорка видно было движение вооруженных кавалеристов. «Какие это войска? Петлюровцы, белые, красные?» -спрашивали мы себя, приводя, на всякий случай, в боевую готовность пулеметы, винтовки и револьверы. Когда мы подъехали вплотную к речке, к нам, по ту сторону, спустились с пригорка всадники (на шапках мы теперь ясно различали красную звезду) и через речку стали кричать нам, спрашивая, кто мы. - «Повстанцы-махновцы, - ответили мы, - а вы кто такие?» - «Мы - красные, последовал ответ: - Да вы, товарищи, переходите речку и пожалуйте к нам. Здесь передохнете и поедете дальше....
Решено было вступить в деревню. Она оказалась занятой довольно крупной красной частью. Нас окружила толпа крестьян и солдат. Начались какие-то переговоры, забегали люди...
Тем временем, я опять почувствовал себя очень плохо (начинался второй приступ тифа). Выбравшись из толпы, я подошел к избе с краю площади и облокотился о забор, поблизости от тачанки Голика. Никого рядом со мной не было. Я чувствовал сильный жар. Голова кружилась. Я еле держался на ногах. Вдали, словно сквозь туман, я видел какое-то движение. Бегали и что-то кричали люди. Деревня волновалась.
Через несколько минут к тачанке подбежал с товарищем Голик, запыхавшийся, взволнованный. Заметив меня у забора, он быстро сказал мне: - «Тов. Волин, надо уходить отсюда, пока нас не заметили... Наш отряд разоружают... Людей, кажется, отпустят, а желающие войдут в красный отряд... Но нам лучше уйти... Я проберусь задами и двину дальше, к Махно... Идем?» Я поколебался с минуту, пока Голик выбирал из тачанки кое-какие вещи, и сказал ему, что едва ли смогу двинуться с ним тотчас же в путь. - «Я опять совсем болен, - сказал я, -еле стою на ногах, и в голове мутится... Я вам только в тягость буду... Идти я не могу... Не можете же вы меня нести... И неизвестно, на что мы еще наткнемся в пути, с больным... Нет. Мне придется остаться здесь, совершенно выздороветь, а тогда уже продолжать путь... » Мы простились. Я остался в деревне и был, затем, задержан и отправлен, тяжело больной, в Екатеринослав, куда меня привезли дня через 2, в почти бессознательном состоянии (везли в телеге, во всякую погоду), и положили, под стражей, в номере какой-то гостиницы.
Таков фотографический рассказ. Его надо дополнить некоторыми штрихами, имеющими свое значение: 1) После недавней героической борьбы махновцев с деникинцами, отношения их с большевиками, не будучи дружескими, не могли, однако, быть и резко враждебными. Встреча, как я уже упоминал, предполагалась более или менее мирной. - 2) В частности, ко мне лично большевики не могли иметь никаких претензий, и я был уверен, что они оставят меня в покое. Действительно, они задержали меня не сразу, по распоряжению из Екатеринослава. - 3) Как я узнал впоследствии, Екатеринослав запросил обо мне Троцкого, в Москве. Троцкий ответил краткой телеграммой: «Немедленно расстрелять». Не расстреляли меня по причинам, о которых ниже.
Читать дальше