Константин Ваншенкин - В мое время

Следует заметить, что Федор обладал запоминающейся внешностью: у него был очень большой нос, но не орлиной, а утиной конфигурации. Кто-то сказал, что Гоголь поместил бы его под рубрику “Кувшинное рыло”.

Но в ту пору публика мало кого из поэтов знала в лицо, – разве что тех, кто часто выступал в Политехническом. Стихотворные сборники выходили без фотографий авторов.

Однако появилась новая влекущая сфера – телевидение. Самые первые телевизоры с маленьким экраном (КВН-49), но с пустотелой, заполнявшейся дистиллированной водой линзой, – для увеличения. Воду покупали в аптеках. Мой тесть одним из первых приобрел телевизор, – соседи, не спрашиваясь, приходили смотреть каждый вечер.

Студия была только одна, на Шаболовке. Передачи шли, разумеется, в прямом эфире, – видеозаписи долго еще не существовало. Но какие молодцы телевизионщики! – они с самого начала стремились разнообразить свою единственную программу. Часто бывали получасовые передачи современной поэзии: ведущий и пять-шесть выступающих стихотворцев. Таким образом, на каждого по пять минут. Если первые немного затянут, на последнего времени не останется, – не раз бывало.

Приглашало участников телевидение, но, конечно, по согласованию с Союзом. Некоторые, нетерпеливые, сами ходили к нашему начальству – проситься. Попросился и Федя.

Поскольку телевидение было еще в новинку, люди смотрели все подряд. Едва Федор Б. появился на черно-белом экране, как тотчас раздался звонок. Нет, не в студию, а на Лубянку.

Затем, на партсобрании, нам официально сообщили, что во время войны он был внедрен в партизанский отряд и в удобный момент вывел на него карателей. Мало того, лично участвовал в ликвидации преданных им бывших товарищей. Опознал его один из них, чудом уцелевший.

Так тяга к эфемерной славе оказалась сильней жизненной осторожности.

Через несколько лет Федор Б. умер в лагере, о чем нам тоже было доложено.

Я в своей жизни выступал перед публикой гораздо реже большинства коллег. Мне всегда это было неинтересно, я воспринимал выступления как нечто, мне не нужное, скорее даже мешающее. Меня удивляли собратья, годами читающие одни и те же, наиболее выигрышные стихи.

Но иногда, конечно, бывало невозможно отказаться. Или вот такое. Предложили выступить в Концертной студии Останкино. Это были очень престижные, в хорошее время, большие телевизионные вечера. Но главное – выступишь раз, а посмотрят миллионы. Да и повторы бывали обязательно.

Я согласился. А тут приглашают устроить мой вечер в Политехническом. И я его тоже провел – как репетицию. Боялся, приду, а там ползбла. Но сидели даже на ступеньках. Может, в этом что-то и есть, если не часто. И в Останкине все прошло, как теперь выражаются, нормально.

Но я еще, простите, немножко похвалюсь. Вечер в эфире длился час сорок. А в натуре, под камерами, я два с половиной часа без перерыва читал стихи и отвечал на записки. Так вот, я ни разу никуда не заглянул, читал только наизусть. Хотите – попробуйте.

Из всех, чьи вечера там проводились, такое показал еще только Межиров. Остальным приходилось пользоваться книжками.

Постепенно потребность в сверхлюдных вечерах стала спадать, но еще наблюдалась. Однажды я зашел на заседание Бюро объединения поэтов (я числился в нем, но посещал редко. А тут специально попросили). Присутствовало много всякого пестрого народа. Это было уже в семидесятые.

Появляется секретарь Московской писательской организации С. Куняев и сообщает следующее. Между Союзом и дирекцией Дворца спорта в Лужниках достигнута договоренность о проведении большого вечера поэзии. Председательствовать будет Сурков, Симонов или Наровчатов – один из них, еще не уточнено. А состав выступающих утвержден такой: Окуджава, Евтушенко, Цыбин, Лариса Васильева, Соколов, Старшинов, Ваншенкин… (Остальных не помню, всего десять или двенадцать имен). Конечно, варианты возможны, деловито сказал Куняев, но не очень желательны, ибо каждая кандидатура обсуждалась вполне объективно.

Наступила зловещая тишина – каждый переживал этот список самостоятельно. Затем заговорили, сначала негромко, между собой.

Опять эти Евтушенко и Окуджава! Сколько можно! Все им мало!..

Куняев разъяснил, что эти две кандидатуры – обязательное условие администрации Дворца.

Кто-то возмутился: – Они нам будут ставить условия!

Куняев терпеливо растолковал, что он сам не является поклонником двух названных поэтов, но без их участия не гарантирован аншлаг.