Анри Шарьер - Бабочка

Раз, два, три, четыре, пять — полкруга… Раз, два, три, четыре, пять — полкруга… Бесконечные круги от двери камеры до стены. В течение дня нам запрещено ложиться. В пять утра нас поднимает пронзительный свист. Встать, заправить постель, умыться и шагать или сидеть на табуретке, вделанной в стену. Лежать днем запрещено. Кровать складывается и свисает со стены. Заключенный не может прилечь, и это облегчает наблюдение за ним.

Раз, два, три, четыре, пять… Четырнадцать часов шагания. Чтобы научиться проделывать это автоматически, надо наклонить голову, заложить руки за спину и шагать не слишком быстро и не слишком медленно, автоматически поворачиваясь в одном конце камеры вправо, а в другом — влево. Раз, два, три, четыре, пять. Камеры здесь лучше освещены, чем в прежней тюрьме и, кроме того, сюда доносятся различные звуки из других отделов тюрьмы и даже из близлежащей деревни. Ночью можно разобрать полупьяные голоса рабочих, возвращающихся домой.

На Рождество я получил подарок: через щели между планками на окнах я различил покрытую снегом деревню и несколько темных деревьев, освещенных лунным светом. Они будто сошли с рождественских почтовых открыток. Сильный ветер раскачивает деревья, и они отряхиваются от снега. Деревья — темные пятна на белом фоне. Во всем мире, и даже в тюрьме, сейчас праздник. Начальство позаботилось об осужденных: мы получили право купить два кубика шоколада. Подчеркиваю: два кубика, а не две плитки. Это было моей рождественской трапезой в 1931 году.

… Раз, два, три, четыре, пять… Закон превратил меня в маятник; шагание туда и обратно по камере заполнило мой мир. Все рассчитано с математической точностью. Камера должна быть пуста. Заключенный не имеет права ни на какое развлечение. Застань меня надзиратель за разглядыванием деревни в окно, я был бы жестоко наказан. Но разве они не правы? Разве могу я, живой мертвец, получать удовольствие? Порхает бабочка. У нее светло-голубые крылышки, по которым проходит черная полоса. Неподалеку от меня, у окна, жужжит пчела. Чего ищут эти насекомые в таком месте? Они опьянели от летнего солнца или им холодно, и они хотят забраться в тепло? Бабочка зимой — это нечто, возродившееся к жизни. Как она не умерла? И почему эта пчела оставила улей? Что за неслыханная дерзость — приблизиться сюда. Счастье, что у надзирателя нет крыльев. Им не удалось бы долго прожить.

Трибуйард — настоящий садист, и я чувствую, что между нами что-то должно произойти. К сожалению, я не ошибаюсь. Назавтра, после визита насекомых, мне нездоровилось. Я не могу больше, меня душит одиночество, я должен кого-то видеть, слышать голос — пусть даже неприятный, но что-то слышать.

Окоченевший от холода, я стоял в коридоре, лицом к стене и на расстоянии четырех пальцев от нее. Я был предпоследним в очереди из восьми человек на прием к врачу. Хотелось видеть людей… Надзиратель удивляет нас в момент, когда я шепчу несколько слов Жюло по прозвищу «Молоток». Реакция красноволосого дикаря была ужасной. Он заехал мне кулаком в затылок, и я, не ожидавший этого, ткнулся носом в стену. Хлынула кровь. Я поднялся, отряхнулся и пытался сообразить, что происходит. Сделал оборонительное движение, а великан, который только этого и ждал, свалив меня ударом в живот, принялся избивать кнутом. Жюло не может сдержаться, бросается на моего обидчика, но он намного слабее, и потому остальные надзиратели не вмешиваются. На меня никто не смотрит. Я встаю и осматриваюсь в поисках какого-либо оружия. Вдруг я вижу врача, который из своей комнаты пытается разглядеть драку, и в то же время замечаю крышку над котлом с кипятком, которая приподнимается паром. Котел стоит на печи, обогревающей комнату врача. Пар используют, наверно, для дезинфекции воздуха. Внезапный порыв заставляет меня броситься к котлу, схватиться за его ручку, и вот я уже выливаю кипяток в лицо надзирателю, который все еще возится с Жюло. Он издает душераздирающий вопль. Извивается на полу, стаскивая с себя, одну за другой, шерстяные рубашки. Это дается ему с трудом, и когда он снимает третью рубашку, вместе с ней сходит кожа с груди, шеи и щек. Единственный глаз тоже пострадал. Теперь он совершенно слеп. В конце концов, он встает — обезображенный, весь в кровоподтеках. Жюло использует возможность и наносит ему сильный удар ногой в пах. Великан растягивается на земле, блюет и изрыгает пену изо рта. Он получил все, что ему полагалось. Нам нечего терять.

Двое тюремщиков, которые наблюдали за представлением, недостаточно уверены в своих силах, чтобы напасть на нас. Они свистят, призывая на помощь. Помощь незамедлительно появляется со всех сторон, и удары дубинок сыпятся на нас, словно град. Я очень быстро теряю сознание и перестаю чувствовать удары.