Самуил Верников - Записки военного переводчика

Нарыжный ушел. Вслед за ним ушел и Харьков. Но прежде чем покинуть блиндаж, он отдал мне оставшиеся после моего предшественника разговорники, вопросники, словари. Здесь же были копии протоколов допросов. В изучение всех этих материалов я и углубился.

Прошло несколько часов. На дворе была уже ночь. А в блиндаже ничего не менялось. Все так же горели «катюши» — лампы-коптилки из снарядных гильз. Все так же монотонно повторял радист свой счет: «Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре». А потом он называл цифры в обратном порядке. Все так же через 20–30 минут вздрагивал и ходил ходуном блиндаж от близких разрывов тяжелых снарядов. Гитлеровцы методически обстреливали дорогу, проходившую рядом со штабом и ведущую в тыл.

И вдруг резко зазвонил стоявший на дощатом столе телефон. В трубке негромкий голос Нарыжного: «Скоро будем с «гостинцем». Приготовься».

Нужно ли говорить о том, как я волновался перед первым допросом пленного. Поймет ли он меня? Расскажет ли он о том, что нас интересует? Смогу ли я точно перевести показания?

Но вот полог плащ-палатки резко отдернулся. Вошел Нарыжный, за ним и Харьков. Двое разведчиков ввели пленного.

Странное и смешанное чувство ненависти, брезгливости, любопытства охватило меня. «Вот он, значит, каков фриц — солдат фашистской армии захватчиков и убийц», — думал я, глядя на здоровенного верзилу в серо-зеленой немецкой форме, чуть ли не подпиравшего головой потолок блиндажа.

Унтер оброс щетиной. Волосы всклокочены. Нервно перебирает пальцами полы шинели, почесывается. Видно, насекомые одолели или нервничает.

Перевожу взгляд на наших солдат-разведчиков. Совсем маленький ростом казах Кужанов и стройный, ладный сибиряк Воробьев. Оба подтянутые, чисто выбритые, энергичные. Воробьев, войдя, прислонил к стенке немецкий пулемет. «Взят в поиске», — подумал я.

— Предложите пленному сесть, — сказал Нарыжный.

Перевел. Гитлеровец недоверчиво покосился на меня, на майора. Продолжал стоять. Я повторил: «Садитесь».

Только после повторного приглашения унтер-офицер присел на краешек табуретки.

Начался допрос. Все шло своим чередом. Пленный понимал меня, а я его. Отвечал унтер Шульц без запинки. Только время от времени он боязливо поглядывал на сидевших в углу Кужанова и Воробьева. Это они бесшумно проползли, сняв мины, разрезав проволоку, к окопу, к пулеметной ячейке, где ночью находился Шульц. Он и опомниться не успел, как в его висок ткнулся пистолет. А уже через минуту, подталкиваемый Кужановым, Шульц полз вслед за Воробьевым к нашим позициям.

— Почему не подали сигнала тревоги? — спросил Нарыжный.

Шульц удивленно вскинул голову.

— Господин офицер, ведь он, — Шульц кивнул головой в сторону Кужанова, — выстрелил бы тогда. Мне моя жизнь дороже. Я с начала войны, с 1939 года на фронте. Пока мы побеждали, я верил, что война скоро кончится, что Германия победит. А теперь…

Шульц вяло махнул рукой. Потом он еще сказал, что гитлеровское командование летом сорок четвертого обещает новое победное наступление, но в это мало кто верит.

— После провала нашего наступления в том году под Курском, — говорил Шульц, — из нового наступления вряд ли что выйдет…

— Ближе к делу, — сказал Нарыжный. — Пусть нарисует схему расположения пулеметов, артиллерии, минометов на участке своего батальона.

Шульцу дали лист бумаги, карандаш. Он скрупулезно вычерчивал. Еще бы! Ведь до войны Шульц был чертежником на заводе. Нарыжный взглянул на готовую схему, уточнил время смены подразделения.

Допрос шел к концу. Шульц это почувствовал и, беспокойно заерзав на табуретке, сказал:

— Мне можно спросить?

— Пусть спрашивает, — ответил Нарыжный.

— Что со мной будет, господа офицеры?

— Так и знал, — заметил Харьков. — Боится за свою шкуру.

— Ну а как вы думаете? — вопросом на вопрос ответил Нарыжный.

— Не знаю. Нам говорили, что русские пленных убивают или в Сибирь отправляют, а там люди жить не могут, от морозов погибают.

Я перевел. Воробьев расхохотался. Пленный испуганно покосился на разведчика. А я уже переводил слова Нарыжного:

— Вас отправят в лагерь военнопленных. А что касается Сибири, так тот самый солдат, что вас в плен взял, родом из Сибири. Там вырос. Так что люди в Сибири живут, хорошо живут. Вас просто Геббельс запугал. Ну ничего, в лагере побудете, в голове просветлеет.

Нарыжный распорядился накормить пленного и направить его на сборный пункт.

Унтера Шульца увели. Нарыжный приказал мне быстрее переписать протокол допроса. Он поспешил затем с полученными от пленного данными к командиру дивизии.