Донна Мабри: Мод [Откровенная история одной семьи]

В восточном конце была Баптистская церковь, а в западном — Церковь Святости, куда ходила и моя семья. Вся наша жизнь вращалась вокруг церкви. Мы посещали службы воскресным утром, а также по вечерам в среду и в субботу. Раз в году нас навещал приезжий священник, и тогда целую неделю по вечерам шли бдения.

Башни церквей стояли по обоим концам городка, как пограничные часовые, и от одной церкви до другой можно было дойти меньше чем за полчаса. Не было там ни католиков, ни иудеев, и большинство из нас не ведали, что есть на свете такая штука, как атеизм. Никто даже не понимал значения этого слова — кроме разве что нашего врача. Он был одним из самых образованных людей в поселке, много где побывал, и лишь когда ему исполнилось шестьдесят, после смерти жены, оставил город, чтобы вернуться туда, где вырос.

Большинство жителей городка родились там и умерли, и если за всю жизнь куда и выезжали, то разве что в Мемфис, на медовый месяц.

Цветные у нас тоже были, но жили они на самом краю поселка, чуть в стороне от основного населения.

Своими прямыми волосами и карими глазами я пошла в отца, Чарльза Юджина Клейборна, и, как и папа, была крепенькой, из-за чего казалась взрослее, чем на самом деле. Сестра же Хелен, на одиннадцать лет старше, больше походила на нашу мать, Фейт, — обе они были миниатюрными и аккуратненькими, хорошенькими, со светлыми волосами и синими глазами, живыми и быстрыми. Волосы Хелен волнами струились по плечам, а мама всегда закалывала свои в пучок, который носила на затылке, как и все замужние женщины. Из пучка то и дело выбивались непослушные завитки, и мне нравилось смотреть, как ветерок шевелит их и они порхают по маминому затылку, словно бабочки.

Фигурка у Хелен была как песочные часы; соседи говорили, что ее талию можно было обхватить двумя руками. Мне же они добродушно улыбались и хлопали по плечу, как будто утешая — и это ужасно меня бесило. Я рано поняла, что в моей внешности нет ничего примечательного, и свыклась с этой мыслью. Мама постоянно носилась с Хелен, шила ей красивые платья, заплетала в волосы ленты. А меня даже не учила все это делать, просто не обращала на меня внимания.

Правда, по большому счету, меня это не слишком задевало: я была папиной дочкой. Он держал извозчичий двор через дорогу от нашего маленького домика. Там он объезжал лошадей для продажи, сдавал их в прокат, поил коней путников. Каждое утро, пока я еще нежилась в постельке, он вставал и шел ухаживать за лошадьми. Вернувшись домой к обеду, папа целовал маму, подхватывал меня своими сильными руками и крепко обнимал. Потом усаживал на колено и заводил беседу — только со мной — до самого обеда. Он с улыбкой расспрашивал меня о делах в школе и друзьях, подтрунивал над тем, что мне нравился Джеймс Коннор, наш сосед по улице.

Папа был крупным, с мускулистой грудью и руками, натруженными от постоянного поднятия тюков сена. Прильнув головой к его груди, я вдыхала исходивший от него запах лошадей и корма. Лишь общение с ним приносило мне утешение. Он был для меня всем.

Подходил к концу 1899 год, и все, сгорая от нетерпения, предвкушали новый 1900 год и новый век. Мне эта цифра казалась любопытной, но я не понимала всеобщей суеты. Разве 1 января жизнь будет так уж отличаться от той, какой была всего день назад? А люди меж тем лишь об этом и говорили. Я слышала эти разговоры в школе, в церкви, в магазине, но не чувствовала особенной сопричастности. Я не думала, что грядущий век что-то изменит — и ошибалась. Тот год перевернул мою жизнь с ног на голову.

В апреле 1900 года, когда мне было семь, а Хелен восемнадцать, она вышла замуж за Томми Спенсера, одного из самых завидных женихов. Родители его владели универмагом и были едва ли не самой богатой семьей в городке. Хелен собрала свои пожитки и перебралась в милый маленький домик, который Томми построил специально для них. Впереди дома было крылечко, совсем как у нас, и точно такое же на заднем дворе, чтобы можно было греться на солнышке или нежиться в тени в любое время дня. Прямо в кухне Томми установил водяную колонку, поэтому Хелен не нужно было каждый раз выходить, чтобы набрать воды. В дальней части дома была ванная, в обоих концах — спальни, а в передней части — сени.

Когда Хелен вышла замуж и уехала, все, как могли, старались утешить меня, однако я по ней совсем не скучала. Иногда заходила в гости, и еще мы встречались в церкви. В целом же ее переезд означал, что у меня наконец будет собственная отдельная комната, а жизнь моя станет гораздо спокойнее и не будет больше толп молодых людей, стаями вившихся вокруг моей сестры. До того как она съехала, мне казалось, что они в доме постоянно. Подружки Хелен почти каждый день приходили к нам после школы. Они сидели на крыльце, попивая холодный чай, и, хихикая, обсуждали мальчиков и прочие вещи, которыми не спешили со мной делиться.