Дальше Солженицын сетует, что ироничностью «едче всего изъязвить любую ткань»... К теме иронии мы еще вернемся.
Солженицына возмущает вся поэзия Бродского, вся его поэтика. С одной стороны, он признает, что в рифмах
Бродский неистощим и высоко изобретателен, извлекает их из языка там, где они как будто не существуют...
С другой —
эти же рифмы ведут его к безмерному (ускользающему от стройного смысла) наплетанию строк и строф – а рифмы, за которыми сперва внимательно следишь, перестают играть свою скрепляющую роль, перестают даже замечаться: они уже не работают.
Ах, если б только рифмы! Но и строфы и строки Бродского тоже заслуживают порицания. Оказывается, что переносы строк, а то и целых строф превращаются в
затасканную обыденность, эти переносы уже не несут в себе эмоционального перелива, перестают служить художественной цели, только утомляют без надобности...
А дальше Александр Исаевич сетует:
Ведь только разохоться переносить – и синтаксические обороты вот уже не помещаются и в целых строфах...
Поэтому у Бродского...
возникает вязкость текста... прозрачный смысл в стихотворении бывает не часто... бывают фразы с непроизносимым порядком слов... сколько искрученных, исковерканных, раздерганных фраз – переставляй, разбирай...
...О творчестве Бродского уже написано много критических и литературоведческих работ, глубоко и серьезно анализирующих его поэтику. Поэтому я отсылаю читателя за разъяснением его поэтических принципов к профессионалам. Сама же как простой читатель и любитель поэзии замечу, что прав был известный русский публицист, критик и философ Н. Н. Страхов, который еще сто лет назад писал:
Поэзия... особая область и счастлив тот, кому она доступна, и не без основания сердятся на нее те, кто не может в нее проникнуть, кому нужны для этого большие прозаические подмостки, чья грузная мысль не может двигаться, не опираясь прямо на землю.
Солженицына раздражают языковые диссонансы Бродского: «сюды», «топ-топ на эшафот», «вдарить». Он брезгливо именует их «каким-то мелким петушинством». Еще метче пригвождено «Пенье без музыки», названное Александром Исаевичем «растянутой на 240 строк попыткой объясниться с одной из отдаленных возлюбленных... и «апофеозом хладности и рассудливости».
Мне не хотелось бы навешивать ярлык на методы оценки стихов уважаемым рецензентом. Не сомневаюсь, что существует профессиональный анализ высокой поэтической речи этого шедевра. Я же поделюсь своими субъективными впечатлениями.
Если читать это стихотворение внимательно и строго, следуя его ритму – ритму морской волны, – то обнаружится, что название стихотворения не совсем точно: это пенье с музыкой. Все геометрические построения и «рассудливость» (столь раздражающая А. И.) – подобны генерал-басу (basso generale) в музыке Баха. На этом фоне ярко и свободно переливаются – выпеваются темы любви, нежности и горя разлуки.
А произведение «Прощайте, мадемуазель Вероника», по мнению Солженицына,
растянуто на 160 строк ледяного холода и засушено вдобавок... строфикой, вытягиваемой изневольно выкрученными фразами, и все с переносами, с переносами...
Изневольно мне подумалось: чем строки там считать, трудиться, может, стоило бы еще раз перечитать стихотворение «Прощайте, мадемуазель Вероника»? И заметить, что «если эта речь длинновата, что речь о кресле / только повод проникнуть в другие сферы...»
Солженицын проявил тонкое понимание «приполярного душевного климата» чувств Бродского. Александр Исаевич поражен, как «в этом приполярном душевном климате» Бродский сумел сочинить такие не ледяные и незасушливые строки: «В темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало повторяя». Одобрив их, А. И. не снимает навешенные на Бродского ярлыки чувств поэта: «в узких пределах неистребимой сторонности, холодности, сухой констатации...»
Слава Богу, Солженицын частично одобрил стихи, посвященные М. Б. Он услышал в них «устойчивую привязанность и заноженность»... (Я обзвонила нескольких лингвистов, спрашивая, от какого корня происходит слово «заноженность». Ответами были: нога, жены, нож, стреножить... Так вот. Для читателей, которые не общаются ежедневно со словарем Даля, сообщаю: «заноженность» происходит от слова «заноза». – Л. Ш .)
Хотя Солженицын и догадался, что «тоска по этой женщине прорезала поэта на много, много лет», он осуждает Бродского за то, что он свои стихи «застуживет в долготе 200 строк и все холодеющих размышлений». Оказывается, в поэзии не должно быть ни размышлений, ни рассудливости...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу