Илья Азаров: Осажденная Одесса

Когда перешли к разговору о предстоящем учении флота, я доложил о задачах, поставленных перед нами.

Кулаков и Бондаренко указывали на большое значение предстоящего учения: переход морем с высадкой на берег десанта силой до дивизии был не таким уж частым событием в жизни флота, а в складывавшейся международной обстановке приобретал особое значение.

Многим красноармейцам предстояло впервые попасть на корабли. Им нужно было обжиться на корабле, уяснить необходимость строжайшей дисциплины и порядка в условиях, когда подчас секунды решают успех или неудачу дела.

Кто мог предположить, что на этих же самых кораблях нам вскоре придется прорываться сквозь кольцо блокады к осажденной Одессе и эти же самые красноармейцы и командиры будут с благодарностью вспоминать последнее учение, предотвратившее многие жертвы?

В кают-компании, в кубриках, на палубе завязывались дружеские беседы моряков и армейцев. Флотские командиры сумели так расположить к себе армейских, что со стороны казалось, будто они не сутки, а уже многие дни вместе.

И здесь завязывались разговоры о возможности войны. Командиры и политработники, ссылаясь на заверения Сталина и Ворошилова, высказывали убеждение, что мы будем воевать только на территории того, кто поднимет против нас оружие. Разве мог тогда кто-нибудь предугадать, что мы так трудно начнем войну — отходом от границ, сдачей городов, иногда даже без серьезного сопротивления, что нам придется проводить десантные операции, не имея специальных десантных кораблей и высадочных средств?

Во время учения 14 июня мы услышали сообщение ТАСС, которое удивило и вызвало у многих недоуменные вопросы.

Мы только провели на кораблях работу по разъяснению агрессивных намерений германского фашизма, призывали личный состав кораблей и частей к повышению бдительности и боевой готовности. Сообщение ТАСС опровергало наши доводы и сводило на нет всю проведенную работу: в нем говорилось, что распространяемые иностранной, особенно английской, печатью слухи о близости войны между СССР и Германией не имеют никаких оснований, так как Германия, как и Советский Союз, неуклонно соблюдает условия советско-германского договора о ненападении, и слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы.

В сообщении было такое указание, которое совершенно дискредитировало нашу работу и направляло внимание людей в другую сторону. Во всеуслышание было заявлено, что слухи о возможной агрессии Германии являются делом враждебных Советскому Союзу и Германии сил, которые заинтересованы в дальнейшем расширении и развязывании войны. Это ставило нас в нелепое положение.

В самом деле, всего несколько дней назад в Москве, перед нашим отъездом в Севастополь, Рогов, являвшийся членом Центрального Комитета партии, требовал от политорганов флота усилить в устной пропаганде разоблачение агрессивных действий германского фашизма, ориентировать личный состав флота на повышение бдительности и боевой готовности. И вдруг — совершенно противоположная ориентировка.

Когда пришли газеты с этим сообщением ТАСС, я был на крейсере «Красный Кавказ». Командир крейсера капитан 2 ранга А. М. Гущин обратился ко мне с просьбой выступить перед моряками и разъяснить им, как понимать это сообщение: у моряков возникло много вопросов. Уклониться от этого мне было невозможно.

Командир крейсера «Красный Кавказ» капитан 2 ранга А. М. Гущин

Незадолго до большого сбора заместитель начальника отдела политической пропаганды эскадры полковой комиссар В. И. Семин, тоже находившийся на крейсере, доложил мне о жарких спорах, завязавшихся среди моряков в связи с сообщением ТАСС. Да и сам он был совершенно сбит с толку. Но он знал, что я дал согласие выступить на большом сборе с разъяснением, и потому спросил, не имею ли я каких-либо указаний свыше. Когда я сказал, что никаких указаний не имею, Семин, очевидно, заметил мое волнение, и в его взгляде я прочел сочувствие. Он помолчал минуту и проговорил:

— Нелегко вам, Илья Ильич…

И вдруг призывно заиграл горн, разнося через репродукторы сигнал большого сбора. У меня тревожно сжалось сердце. Раздался топот поднимавшихся по трапам на палубу моряков.

Лица собравшихся сосредоточенны, напряжены. На многих как бы написан вопрос: что же теперь скажет бригадный комиссар? По крайней мере, так казалось мне.