Иза Высоцкая - Короткое счастье на всю жизнь

Общежитие на Трифоновке. Слева направо — Ада Петренко, Галя Грозина, сестра Наталка, я, мама, Наташа Антонова. Скоро будут оладушки. Москва. 1955 год.

У нас были чудные педагоги. Мы восторгались ими, некоторых обожали. Они влюбляли нас в живопись, танец, музыку, театр, жизнь. Умели быть друзьями, оставаясь недосягаемыми идеалами.

Руководитель курса Георгий Авдеевич Герасимов, по-нашему ГАГ, был самым яростным ревнителем моральных устоев и девичьей скромности. На наших вечеринках очаровательно пел что-то тюремное: «А слезы капают, подружка, постепенно по исхуда-а-а-лому лицу», аккомпанируя себе на гитаре и озорно улыбаясь. Мы были последним его курсом, он хотел сделать нас не только актерами, но еще и благородными, высоконравственными людьми. Может быть, поэтому курс так по-своему несчастлив. Меня он воспитывал наивно-назидательно. Я побаивалась его и вызывающе дерзила. Потом было стыдно, но потом…

Виктор Карлович — руководитель моей группы. Очень интересный, сложный человек. К нам в общежитие он приносил чемоданы бульонных кубиков, брикетных каш, киселей, чтобы мы не голодали. Потихоньку одевал раздетых студентов и влюблялся постоянно в студенток. Когда мы закончили школу-студию, моя соседка по общежитию Наташа Антонова стала его женой.

Александр Сергеевич Поль («Поль, но не Робсон; Александр Сергеевич, но не Пушкин» — так он представлялся) — совершенно титаническая фигура. Он читал, представлял, играл лекции по зарубежной литературе, как теперь помнится, чуть ли не на всех языках, чтобы мы могли почувствовать вкус подлинника. И несмотря на то что был невысок, производил впечатление не человека даже, а явления огромного, мощного, знающего все. На экзаменах был строг, требователен, но однажды поставил мне пятерку только за то, что на вопрос: «Что за имя такое странное — Иза?» — я рассказала, как отец по дороге в ЗАГС забыл вторую половину Изабеллы. Когда же мне пришлось пересдавать ему с четверки на пятерку, чтобы сохранить персональную стипендию, чего он понять никак не мог, мучил меня ужасно и многократно. Я даже ездила к нему домой и была поражена обилием книг; казалось, там вовсе не было мебели или каких бы то ни было вещей. Книги на полках, на полу, на подоконниках, в связках, в стопках, поодиночке. И между ними надо было лавировать, чтобы на них же и сесть и в четвертый раз сдавать Испанию.

Борис Николаевич Симолин — изобразительное искусство. Невозможно не влюбиться! Незаметный, присыпанный пеплом сигарет, он уносил нас в другие миры силой любви и вдохновения. С ним нас согревало солнце Древней Греции, и ее веселые боги запросто спускались с Олимпа. И рождались герои вольные и прекрасные. Запрокинув головы, смотрели мы на греческих колоссов; входили в гулкие средневековые замки, затаив дыхание, следили, как колдует над красками великий Леонардо, чувствовали ладонями живую прохладу мрамора. Даже экзамен был театрализован. Я читала реферат о Моне Лизе на сцене за кафедрой. Галя Грозина живой Джокондой сидела в прекрасном гриме, замечательно похожая, а Валя Рудович был сам Леонардо да Винчи. Звучала тихая музыка. Было очень необычно и трепетно.

Мария Степановна Воронько — танец. Не просто танец, а танец в драматическом театре. Как неистово щедро тратила она на нас свою неукротимую энергию и доброту. Прелестно смешная, заботливая: «Ребятушки, выручайте, Минай опять закормить меня хочет», — и у нас оказывалась большая бутербродница с изысканной снедью. Однажды они с мужем пригласили весь курс к себе домой. Мы решили, что нас слишком много, и сократились. Муж Марии Степановны был известным адвокатом — кажется, он принимал участие в Нюрнбергском процессе — и необыкновенным кулинаром. Жили они в коммунальной квартире в одной комнате, и вся она была заставлена к нашему приходу едой роскошной, многими из нас не виданной и вкусной до умопомрачения. Уходили мы с огромными кульками для непришедших.

На бревнышках во дворе общежития. Слева направо — я, Наталка, Наташа Антонова, Галя Грозина. 1955 год.

Мария Степановна, оставшись без студии, похоронив мужа, много лет спустя в этой своей комнате добровольно уйдет из жизни.

Елизавета Георгиевна Никулина-Волконская — самая настоящая Волконская, единственная, оставшаяся в России после революции. Предмет — манеры. Очень прямая, коротко стриженная, нос горбинкой, длинные пальцы, крупный перстень и папиросы «Беломор». Ироничная, остроумная, элегантно простая. Мальчишки млели. Мы восхищались. Как-то она призналась, что продолжает думать на французском. «Вы никогда не ошибетесь, если будете внимательны и доброжелательны к партнеру» — ее завет.