Мамай рядом со мной — просит бинокль «на одну минуту». Протягиваю ему бинокль, и он шепчет:
— Товарищ лейтенант, вот здорово! Сколько мы их побили! Можно, я подползу еще ближе, а вы здесь полежите?
— Давай, Иван, ползи вон к тому офицеру, который лежит на правом боку, уткнувшись головой в ямку. Будут у него документы — забирай их, планшет или сумку тоже снимай…
— Есть, товарищ лейтенант! Я мигом… — И Мамай заработал руками и ногами, переваливаясь из стороны в сторону. Немецкий пулемет не стрелял. Это придавало бойцу храбрости — он полз быстро. Иван Мамай — хороший красноармеец, в моей батарее уже третий год…
Томительно долго тянутся минуты. Но вот вижу в бинокль — Иван ползет обратно. Зеленая каска маячит выше травы, выше высоких стеблей одуванчиков, пухом разлетающихся от его размашистых движений. Еще несколько секунд, и Иван ловко перевалил тело через край спасительной воронки. В его глазах радостное возбуждение: принес немецкую каску, пробитую осколком снаряда.
В каске, под матерчатой подкладкой, рукой нащупываю шершавую корочку удостоверения с фашистской свастикой, брезгливо перекладываю в карман гимнастерки. Кожевников, когда услышал, что я высылаю ему на КП пробитую немецкую каску, а документы обер-лейтенанта передам позже, радостно крикнул:
— Срочно ко мне, на КП! Сюда же выехал Герасимов! — И положил трубку, не дослушав мой доклад.
Прихватив с собой каску, вдвоем с Кузнецовым бежим к первым домам окраины города. Здесь, в огородах, землянка командира дивизиона.
Приняв доклады командиров дивизионов и комбатов, Герасимов поднялся и поставил новую задачу:
— Получена шифровка Генерального штаба. В ней указывается, что наш полк срочно своим ходом следует направить под Коростень. В 24.00 всем дивизионам сняться с боевых позиций и к утру сосредоточиться в лесу за городом Подволочинск. Маршрут движения колонн получите позже.
Командир полка, как всегда, был краток. Вопросов никто не задавал.
На батарею мы вернулись возбужденные. Солнце уже скрылось за горизонтом, а васильки в пшенице все еще резко выделялись своими темно-синими глазами, до боли напоминая о мирном времени.
Отдаю приказание командирам огневых взводов: в 20.45 открыть огонь по немецкому переднему краю. Снаряды не оставлять. Затем сняться с боевых позиций.
В указанное время батарея открыла огонь. Отстрелявшись, бесшумно снялись, а место в пшеничном поле занял стрелковый батальон из эшелона, только что прибывшего на станцию Тернополь.
У моста через реку нашу колонну остановили саперы-подрывники. От них я узнал, что мы последние из полка переправляемся на тот берег — все батареи прошли давно — и они торопятся, так как в любое время возможна бомбежка моста. Сержант-сапер говорил тихо, но уверенно и спокойно. Никогда мне не забыть волевой и твердой уверенности того сержанта.
…Тяжелая дрема сморила моих бойцов перед самым рассветом. В это время мы находились метрах в пятидесяти от дороги, по которой продолжал двигаться поток людей. Спаренная зенитная пулеметная установка открыла огонь по фашистским самолетам и невольно привлекла на себя основной удар — все пушки и машины к тому моменту уже были рассредоточены в ближайшей роще.
Такой жестокой бомбежки наша батарея еще не испытывала. Я видел, как отвесно пикировали «юнкерсы», как сыпались с неба черными точками сотни бомб. Открыть огонь из орудий мы даже не успели.
После налета в батарее мы не досчитались двух красноармейцев — водителя машины и стрелка крупнокалиберного пулемета. Похоронили бойцов здесь же, на опушке рощи.
…Я иду среди ровных рядов деревьев в родном мне поселке Кочеток, куда приехал учиться в лесной техникум. Где-то впереди идут мои друзья-товарищи, тоже приехавшие из Печенеги. Все мы взялись за руки и, смеясь, перетягиваем друг друга, а девчата с нашего курса звонко поют песню про Галю, слов которой я никак не разберу: песня превращается в монотонный звук бомбардировщиков.
Печенега, Печенега, как ты теперь далеко! Село возле Харькова, в котором родился, рос, учился, познавал первые радости. Там остались мои старые родители, родная хата с учебниками, горкой сложенными на чердаке, скворечником на старой вербе, из которого уже вылетели молодые скворцы. Люди тоже, как птицы, улетают в другие края. Вот и мне пришлось улететь сначала в Кочеток, где учился мудрости лесоразведения да чудесам переработки древесины, а потом в солнечную Молдавию, в Котовский лесхоз.
Читать дальше