Сергей Мацапура - Товарищ сержант

Первой спустил по бревнам к мосту свою машину механик-водитель Сергей Панченко. Экипаж остался на берегу, танк въехал на эту своеобразную переправу. Вода перекатывалась через железобетонное полотно моста, образуя на нем наледь. Панченко чуть тормознул — и машина соскользнула в реку. Ушла под воду с башней. Панченко пробкой вылетел через открытый верхний люк. Вытащили его из воды, оттерли спиртом, переодели. Майор Кульбякин приказал все машины батальона перевести по мосту механикам-водителям Вислобокову, Ярославцеву, Пермякову, Дарбиняну и мне. Приказ мы выполнили. Главное тут — аккуратность. Никаких рывков и резких движений.

За рекою встретили первых немецких беженцев. Битюги тянули громадные фургоны, набитые людьми, домашним имуществом и разной мелкой живностью. Местные «фюреры» в приказном порядке погнали жителей на запад, да те не далеко ушли — кругом «рус панцер». Вот они и возвращались к покинутым жилищам.

Продвигались мы стремительно, обходя сильные узлы сопротивления, громя тылы отступавших к Одеру фашистских дивизий. Ночью заняли город Зольден, заправили танки трофейным горючим, пошли дальше, по дороге на Кюстрин. Уже на подступах к Одеру 5 февраля приняли мы жестокий бой.

Утром взвод ворвался на окраину города Граббова, пехота от нас несколько отстала. Из подворотен били немецкие противотанковые пушки, рвались фаустпатроны, трещали пулеметы. Огонь очень плотный, бились за каждый перекресток. Проходит час-другой, сопротивление фашистов не слабеет. У нас на исходе горючее и боеприпасы. Лейтенант Погорелов пытается по рации связаться с командиром роты (зрительная связь с ним была утеряна), но старший лейтенант Аматуни не отвечает. В сумерках на последних литрах горючего вышли из городка к лесу — туда, откуда начинали атаку. Здесь нас ожидало тяжелое известие: подбиты машины Аматуни и Матвеева, почти полностью вышли из строя их экипажи.

Впоследствии, перед штурмом Берлина, когда мой друг Владимир Пермяков вернулся из госпиталя, он рассказал подробности этого боя. По центральной улице Граббова их тридцатьчетверка выскочила к завалу. Фашисты перегородили улицу колесными тракторами, комбайнами, сенокосилками и разными другими сельскохозяйственными машинами. Пермяков сбросил скорость, принялся маневрировать танком, расталкивая завал. В этот момент младший лейтенант Матвеев скомандовал:

— Внимание, самоходка!

Пермяков увидел ее, выползавшую из-за угла, услышал звук выстрела — и тут же сильный удар в башню. Вражеский снаряд срикошетировал. Пермяков резко бросил машину на правую сторону улицы, на тротуар, и следующий снаряд рванул мостовую далеко позади. Пока самоходно-артиллерийская установка разворачивалась всем корпусом — вращающейся башни у нее ведь нет, — командир орудия сержант Жиделев аккуратно всадил два снаряда в ее борт, прямо под знак креста. Машина вспыхнула.

Ведя огонь из пушки и пулеметов, тридцатьчетверка прошла по улицам Граббова до западной окраины. Впереди открылось поле, заставленное скирдами прошлогодней соломы. На шоссе стояла автоколонна, гитлеровцы поспешно скатывали противотанковые пушки с дороги в поле, разворачивали стволами к советскому танку. Жиделев открыл огонь по вражеской батарее, Пермяков погнал на нее танк. Все три пушки, не сделав ни одного выстрела, попали под гусеницы и были раздавлены. Но где-то на окраине города среди строений замаскировалась другая противотанковая батарея. Она открыла огонь по матвеевскому танку справа сзади. Один снаряд попал в мотор, второй пробил борт. Машина вспыхнула, двигатель заглох и не заводился, несмотря на все усилия Пермякова. Он почувствовал, как налилась болью правая нога. Глянул — а стопа вывернута в сторону, кровь хлещет. Виктор Жиделев недвижимо лежал на днище танка.

— Витя, очнись! — тормошил его тоже раненный заряжающий Виктор Воронин, но тот не отвечал.

Дым и пламя охватили танк, броня раскалилась.

— Всем покинуть машину! — приказал Матвеев.

Он помог выбраться Пермякову, потом вместе с Ворониным вытащил через башенный люк тело сержанта Жиделева. Только тут Пермяков заметил, что командир серьезно ранен. На его комбинезоне по груди и животу расплывались темные пятна, кровь текла из уголков рта. Но Олег Матвеев думал сейчас не о себе.

— Ползите за скирды, я прикрою, — приказал он Пермякову и Воронину.

Они спустились в дренажную канаву, поползли. Оглянувшись, Пермяков не увидел командира. Слышал только короткие очереди его автомата. Матвеев использовал как укрытие бетонную трубу под насыпью шоссейной дороги. Фашисты стали бить по нему из пушки прямой наводкой. Но достать его снарядом тоже не смогли. Это Пермяков понял, когда фашисты вскоре пошли в атаку. Матвеевский автомат снова заговорил. Комсорг бил короткими очередями, редко, экономно. От боли и большой потери крови Пермяков потерял сознание. Очнулся, пополз. С шоссе все еще слышалась стрельба. Значит, Матвеев продолжал бой. Пермяков опять потерял сознание и пришел в себя через несколько суток, в госпитале. Его вынес с поля боя командир роты старший лейтенант Аматуни. Ашот Апетович тоже был тяжело ранен, его машина сгорела. Превозмогая боль в перебитой крупным осколком руке, офицер на себе ползком протащил Владимира Пермякова через болото и выбрался с ним в расположение бригады.