Старший сержант зажег фонарик. В палатке — три деревянные кровати-раскладушки. Офицеры спят. На раскладном столике чемоданчик, одеколон, принадлежности для бритья. На тыльной стенке палатки — портрет Гитлера. Один из гитлеровцев проснулся, крикнул раздраженно:
— Вас ист дас?
Мы его связали, вытащили из палатки. Пригодится.
Приближался рассвет, когда мы занялись тяжелыми гаубицами. Забили стволы щебенкой и землей, утрамбовали, загнали в орудийные казенники снаряды, привязали шнуры к спусковым приспособлениям, отошли подальше, в укрытие. Дернешь за шнур, выстрел — и ствола у гаубицы нет, разорвало.
Уничтожив все четыре орудия, двинулись к линии фронта. Вышли к условленному месту, а никого тут нет. Ушел фронт на восток. Где-то там погромыхивает канонада.
— Будем пробиваться, — приказал лейтенант.
Сам он остался с группой прикрытия, остальные с пленным фашистским офицером шли за авангардной группой. На бережку лесной речки обер-лейтенант плюхнулся на землю, мотает башкой, вроде бы сидячую забастовку устраивает. Мой напарник ему жестами показывает: не бойся, речка мелкая, по грудь. Фриц не встает. Устали мы зверски, который уже день во вражьем тылу, продукты кончились, а конца дороги не видно. А он еще упирается. Говорю напарнику:
— Чего с ним возиться? Толку от его показаний теперь мало.
Подошел со своей группой лейтенант. Докладываю ему: «язык» упирается. Прикажете нести на руках? Посмотрел на него лейтенант тяжело, говорит:
— Что-то он у вас как на прогулке. Нагрузите. — И к нему: — Жизнь, что ли, надоела?
Тот вскочил и на чистом русском языке отвечает:
— Нет, господин лейтенант.
Лейтенант Комаров тут же допросил его — откуда знает русский язык? Оказалось, фашист задолго до войны под чужим именем жил и работал в Калининской области. Лейтенант приказал мне беречь пленника пуще глаза. Ценный «язык». Связали мы ему руки покрепче, навьючили на него трофейный пулемет и боеприпасы, пошли.
Трое суток искали своих, раз десять натыкались на фашистов, принимали бой, несли потери. Погиб лейтенант Комаров, погиб старший сержант, мой напарник. Я остался за старшего. Питались подножным кормом — сырыми грибами, ягодами. А пленник наш совсем сдал. Желудок у него слабый, лесного корма не принимает. Боялись, не доведем до места.
На четвертые сутки на рассвете вышли как будто к линии фронта, да нарвались на засаду. Отошли в глубь леса. Меня ранило в руку и в ногу. Сгоряча шел, но к вечеру нога распухла. Вижу, дело плохо. Товарищи уложили меня на плащ-палатку, понесли. Места трудные, болотистые, ребят от голода шатает, половина из них с разными легкими ранениями. И меня, думаю, не вынесут, и сами погибнут.
На привале предложил им оставить меня здесь, в лесу, а самим с «языком» идти через фронт. Не хотят. Говорю:
— Это не просьба моя — приказ. Ясно?
Ну, ушли они с «языком», лежу я в ложбинке на ветках. Здоровую руку положил на гранату, сунул палец в кольцо. Еще на третий или четвертый день войны вышел у нас между друзьями разговор: дескать, отступаем, всякое может случиться. Кто-то из них сказал, что прикрепил себе, лимонку к брючному ремню. На случай, если ранят и будет грозить фашистский плен. С того дня и я носил гранату под гимнастеркой, на брючном ремне.
Не знаю, как долго пролежал я в той ложбинке. Вроде даже вздремнул. Очнулся от шороха в кустах. На поляну вышли четверо наших красноармейцев, ищут меня. Оказывается, нашли проход через линию фронта и пришли за мной.
Короче говоря, в ту же ночь наша группа без выстрела перешла фронт. «Языка» сдали в штаб, меня отправили в медсанбат. Оттуда я попал в ближайший госпиталь, в городок Андреаполь. А через несколько дней санитарный поезд повез нас, тяжело раненных, через всю страну в глубокий тыл, в сибирский город Омск.
В омском госпитале я пролежал более двух месяцев. После выздоровления был направлен в Тюмень, где формировалась 45-я стрелковая бригада. Противотанковый дивизион бригады, куда я попал, не получил еще орудий, приборов и лошадей. Нам сказали, что все это получим, когда выедем на фронт, А пока что тренировались на очень старых пушках. Боевые стрельбы провели отлично, поскольку народ у нас подобрался бывалый, все фронтовики, из госпиталей.
Меня назначили наводчиком в первую батарею. Командовал батареей младший лейтенант Федоров Иван Иванович, а его жена Александра Федорова была военфельдшером дивизиона. Потом мне довелось воевать вместе с ними под Москвой и на Северо-Западном фронте. Отважные, скромные люди. Достойные друг друга и той большой любви, которая связывала их.
Читать дальше