Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера.

— Вдруг натиск противника ослабел, — продолжает Панфилов свой рассказ. — В чем дело, что случилось? Что за пауза?.. Оказывается, виновниками были вы, ваш батальон.

— Я не знал, товарищ генерал...

— Я вас не виню. Вам надо было перейти шоссе. И вы правильно перешли. — Тут генерал чуть задумался, улыбнулся и продолжал: — Кстати, о залповом огне вы рассказываете, как о своем открытии. Конечно, для вас это — открытие, но я вам должен сообщить, товарищ Момыш-улы, что это совсем не ново, это старина, которую, к сожалению, мы почему-то забыли. Вот хорошо, что война сама напомнила ее вам. Мы еще в старой армии вели огонь залпом. Стреляли по команде: «Рота, залпом пли!»

Еще немного подумав, он добавил:

— Но это не в обиду вам, товарищ Момыш-улы, учите людей этому и в дальнейшем действуйте так.

Он встал, прошелся, вернулся к столу, склонился еще раз над картой и как бы сам себе сказал:

— Какое счастливое и чисто случайное совпадение.

Он посмотрел на меня, но я не понимал, о чем говорил генерал, и поэтому молчал.

— Какое чисто случайное совпадение, — повторил он. — А как жаль, что это именно только случайное совпадение...

— Вы о чем, товарищ генерал? — осмелился я спросить.

— Я о том, товарищ Момыш-улы, — ответил он, — что в одно и то же время вы в Миловани, мы в Рюховском бились с одним и тем же противником, не подозревая об этом. Нам надо было отбиваться, а вам — пробиваться в этот лес (он указал на карту). Совсем рядышком были, выходит... Но взаимодействие... Да, мы не могли взаимодействовать, мы же не знали друг о друге. А немец, наверное, подумал, что это делается нарочно, преднамеренно, по плану, потому он и испугался. И, наверное, приписывает это мне, как нечто заранее продуманное.

Генерал разразился хохотом и, вытирая платком выступившие от смеха слезы, добавил:

— История знает много чудес, когда полководцу приписывались как его замысел случайные стечения обстоятельств. — Немного подумав, он сказал: — Это нам с вами урок на дальнейшее. Правда, связь у нас неважная, пока мы радиостанциями не обеспечены, — грустно добавил он. — Но если бы мы с вами тогда были связаны по радио, то заставили бы немца поплясать денька два-три в Рюховском.

Зазвонил телефон, и генерал поднял трубку. Видимо, о чем-то докладывал начальник штаба. Я, считая неудобным прислушиваться к разговору, вышел...

— Товарищ Момыш-улы, — окликнул генерал, — куда вы уходите?

— Покурить, товарищ генерал.

— Курите здесь, — сказал он. — Ведь мы с вами еще не кончили разговора.

— Товарищ генерал, вы же заняты, вам работать надо...

— Что вы! — перебил генерал, не дав мне досказать. — Разве я не работаю, разговаривая с вами? В этом моя работа, товарищ Момыш-улы, я вместе с вами разбираюсь, когда и что происходило.

Я недоумевал, в чем же надо дальше разбираться, и, уловив мое недоумение, генерал продолжил свою мысль:

— Вы знаете, что мы в мирное время после учений целыми днями делали разбор. Помните?

— Помню, товарищ генерал.

— Вы думаете, что на рассказы и разговоры я трачу время зря? Нет. Я работаю. Что, по-вашему, война не требует разбора? А? Именно здесь, после каждого боя, надо разобраться и разобраться во всем детально, серьезно. И вам советую, товарищ Момыш-улы, разбираться, советоваться, прислушиваться к мнению, советам других.

На прощание генерал дал некоторые указания и приказал представить к наградам отличившихся в боях.

— Если кто достоин Героя Советского Союза, — сказал он мне, — не стесняйтесь, представляйте.

Я шел от генерала. На улице моросил нудный дождь, кругом было сыро. «На Героя, — подумал я, — это уж слишком...»

На окраине деревни встретил меня мой коновод Синченко. Он повел меня в дом, где разместился штаб. Здесь на полу, разостлав шинели и подложив под головы противогазные сумки, спал Рахимов, рядом с ним — розовый блондин, досрочный выпускник Ташкентского пехотного училища, младший адъютант нашего батальона Тимошенко, Бозжанов и несколько связистов.

— Кушать подать? — заботливо спросил Синченко.

— Уже поел, — ответил я.

Интересно было смотреть на спящих. Рахимов лежал на спине, бледный, скрестив руки на груди, как покойник в гробу. Лицо Тимошенко пылало, он часто дышал. Голова Бозжанова сползла с противогазной сумки, и он лежал на боку, подперев голову рукой. Боец-связист прикорнул, прислонившись к стене. Ушанка его съехала набок, у ног стоял полевой телефонный аппарат, телефонная трубка лежала на полу.