Андрей Еременко: В начале войны

Впереди нас двигалось боевое охранение: взвод бронемашин, затем четыре счетверенных пулемета на полуторатонках и взвод быстроходных танков. Стояла темная ночь. Накрапывал мелкий дождик, дул не сильный, хотя насквозь пронизывающий ветер, но настроение оставалось хорошим.

Едва мы проехали 6–7 км, как на дороге увидели машину Николаева, окруженную польскими офицерами, которые учинили ему форменный допрос. Наше охранение — броневики, а затем и моя машина — подошли к голове колонны польских войск. Заметив нас, несколько офицеров подняли руки, подавая знак остановиться, и быстро направились к нам.

Я спокойно вышел из машины, посмотрел, не видно ли наших танков, которые следовали за нами. Шум был слышен, но поворот дороги пока скрывал их, затем быстрым шагом, решительно направился к группе офицеров, окруживших Николаева. Один из них наполовину по-русски, наполовину по-польски резко крикнул мне: Руки вверх, вы пленный! Я сделал вид, что ничего не понял и попросил повторить по-русски. Мне нужно было выиграть несколько минут.

Поняв мой маневр, командир зенитно-пулеметного эскадрона старший лейтенант Габитов направил счетверенные пулеметы вдоль польской колонны. Броневики в это время тоже стали поворачивать свои башни и готовиться к открытию огня.

— Кто начальник колонны? — спросил я в упор офицера, стоявшего ближе всего ко мне.

— Я начальник колонны. А вам что за дело? — нехотя и не сразу, с каким-то пренебрежением в голосе ответил мне стройный офицер в чине полковника.

— Приказываю вам немедленно освободить задержанного советского командира, — сказал я начальнику колонны и, не обращая внимания на его реакцию, повернулся к Николаеву со словами:

— Прошу вас, товарищ Николаев, пройти в машину, я сам закончу с ними разговор. А вам, господин полковник, приказываю сдать оружие, а затем распорядиться сделать то же самое и подчиненным вам людям.

Пока мы переговаривались, наши бронемашины стали пробираться по обочине дороги вдоль польской колонны, с тем чтобы в случае надобности можно было действовать сразу по всей колонне, тем более что вот-вот должны были подойти наши танки.

Как только бронемашины прошли первые 15–20 м, к ним бросились польские солдаты, некоторые изготовились стрелять по нашим машинам и солдатам.

Я вышел вперед и спокойно, но громко сказал по-польски: Стой! Не стрелять! Никто не осмелился стрелять. Тогда я приказал польскому офицеру немедленно приступить к сдаче оружия.

В этот момент из-за поворота дороги ударил яркий сноп света, послышался железный лязг и рев моторов. Это подходила наша танковая колонна.

— Слышите? — показал я рукой на дорогу. — В случае невыполнения приказа я буду вынужден пустить в ход танки. Я думаю, вам нет смысла сопротивляться.

Довольно значительные силы поляков сдались без боя и были разоружены.

Т. Л. Николаев, наблюдавший всю эту картину из своей машины, был несколько смущен происшедшим.

Дальнейшее движение наших колонн шло почти без заминок. Утром 19 сентября мы подошли к г. Волковыску. В это время я находился в головном танке.

На окраине города, около низенького домика я заметил человека. Он стоял за изгородью и приветствовал нас энергичными взмахами шляпы. Остановив танк, я подозвал его к себе. Не успел я у него ничего спросить, как он подбежал, весело выкрикнул на чистом русском языке:

— Здравствуйте, товарищ командир!

Мы разговорились. Он оказался русским, железнодорожником по профессии, и заявил, что население городов и сел, в страхе перед немецкой оккупацией, с надеждой ждет Красную Армию.

— Польские войска есть в городе? — спросил я.

— Вчера вечером были, сейчас — не знаю. Уже когда я садился в танк, он крикнул мне:

— А что вы скажете, товарищ командир, насчет организации рабочей милиции?

— Действуйте, — ответил я.

Сопротивления в городе мы не встретили. Население, как поляки, так и белорусы, несмотря на ранний час, празднично одетые, высыпали на улицы, запрудили мостовую. Нас приветствовали люди самых различных профессий, останавливали машины, забрасывали вопросами. Весть о том, что в Западную Белоруссию вступили советские войска и несут освобождение трудовому народу, летела впереди нас.

Сердце наполнялось гордостью за Советскую Родину, за наш народ, за Красную Армию — освободительницу.

Приятно было наблюдать на улицах Волковыска и других городов, как жители обнимали и целовали наших запыленных танкистов, артиллеристов, пехотинцев, как повсюду зазвучала белорусская и русская речь и наши песни.