Рафаил Зотов - Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения

Это было в конце Февраля. Мы пошли на Диршау. Я, как знающий Немецкий язык, отправился квартирьером вперед. Со мной поехал другой Офицер. — и мы разумеется тотчас же познакомились. Мог ли я воображать тогда, что этот скромный Квартирьер будет со временем знаменитейшим писателем, делающим честь нашей Литературе и нашему веку? Это был М. Н. Загоскин! — Тогда еще он и не думал ничего о будущих своих сочинениях. Эта страсть, эта способность развились в нем уже после похода. Тогда он был только веселый, остроумный Офицер, имеющий все сведения, отлично воспитанного человека. До самых мест расположения нашего под Данцигом, ехали мы с ним вместе, заготовляя квартиры для наших дружин (он был в другой, но все свободное время проводил в нашем обществе). Таким образом 25 Февраля прибыли мы под Данциг. Дружина наша заняла деревню Клейн — Квадендорф — и тут-то впервые увидели мы до чего может простираться зажиточность крестьянина. У нашего хозяина было 16 лошадей, 30 коров и столько запасов всякого провианта, что с месяц почти кормил он всю нашу Дружину с Офицерами (всего 136 человек) и только по прошествии этого времени стал брать от нас в возврат казенную порцию. — Подобное благосостояние жителей происходило от того, что Данциг с окрестностями на 2 мили, со времени Тильзитского мира, составлял вольный город. В эти 6-ть лет, жители не платили никаких податей, торговали беспошлинно и разбогатели донельзя. Эта свобода и богатство входили в тонкие политические виды Наполеона. Он хотел, чтоб Данциг никогда не пожелал возвратиться под скипетр Прусского Короля.

Итак мы были под Данцигом! Ополчению пришлось стоять на разливе. Этот разлив был произведен Французами для защиты слабейшей стороны Данцига. Устроив на Висле плотину, они затопили все низменные окрестности — и все сообщения, караулы на Форпостах и взаимные атаки производились тут на плоскодонных лодках, из которых однако в случае нужды можно было выскочить и идти пешком по пояс в воде.

Нужно ли описывать местоположение, окрестности и укрепления Данцига? Все это так известно. Очень посредственный город с 60 т. жителей прелестнейшие окрестности и бесчисленные укрепления, сделанные на досуге в продолжение 6-ти лет лучшими инженерами Наполеона. С самого начала осады мы мало имели случая видеть красоты форштатов и дач. Стоя на разливе, мы видели только Архипелаг домов и валов, выказывающихся из-под воды, слышали только кваканье лягушек, занимались только беспрестанными караулами и разъездами и изредка для забавы перестреливались с Французскими наездниками (в лодках), являющимися всегда весьма неожиданно для собирания по домам провианта. — Когда Ополчение прибыло под Данциг, то осадный корпус находился под командою Генерала Лёвиса и состоял из 10 т. человек, В Данциге же по всем известиям было более 30 т. — Мы были рассеяны на пространстве 20 верст, а они могли на каждой пункт направить массы вдесятеро сильнее, и при всем этом беспрестанные их вылазки всегда оканчивались не в их пользу.

Впрочем мы иногда и очень миролюбиво жили с Французами. На разливе было несколько прекраснейших дач, которых ни мы, ни они не занимали, но которые однако же и мы и они часто посещали. На одной из них, поблизости которой Дружина наша содержала передовой караул, жил Данцигский купец, старик с 3-мя дочерьми. Чего ж больше, чтоб быть там почти ежедневно. Приехав однажды не в обыкновенное время, мы увидели другую лодку, привязанную к забору. Полагая, что это кто-нибудь из другой Дружины, познакомившийся с этим приятным домом, мы преспокойно вошли в комнаты, — и что же? четыре Французских Офицера рассыпались в нежностях пред нашими красавицами. Мы вспылили, выхватили сабли, девушки завизжали и единоборство готово было начаться, вдруг расчетливый старик остановил нас — и самым трогательным образом просил не губить его и самих себя. Кто б ни остался победителем — я все таки погиб, — потому что обе стороны вменят мне в преступление радушный мой прием, и Русских и Французов. А вы сами рассудите, могу ли я не принимать тех, или других? Если б здесь стоял пост чьего либо войска, то я, разумеется, должен бы был соблюдать общие правила войны и не принимать к себе других, — а теперь я на какой-то нейтральной полосе, и если б даже не хотел, то принужден оказывать гостеприимство всякому кто ко мне приедет. Оставьте же, сделайте милость, господа, всякую ссору у меня в доме, и если угодно вам драться, то выезжайте на разлив, — а по моему, так лучше посидите и погостите у меня мирно и дружно. На поле сражения вы будете исполнять каждый свою должность и убивать друг друга, а здесь какие у вас личные ссоры? Дайте же друг другу руки и разопьемте со мною хорошего Иоганнсбергера. — Французы первые захохотали и подали нам руки. «Старик прав! закричали они, на все свое время!» Молча опустили мы сабли и подали руки Французам, а чрез полчаса мы уже разговаривали с ними так дружески, как будто с короткими приятелями. О политике разумеется ни слова. — Мы дали обещание друг другу ни кому не сказывать о нашей встрече — и покуда мы стояли на разливе, никто не знал об этом, — а мы продолжали навещать старика и дочерей его. Впрочем очень редко встречались опять с Французами.