Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Картина переменилась. — Я взял у Ивана Ивановича компас и повел его.

Уверовав в него, я заставил его интуитивно поверить мне.

Так мы шли до полной темноты, т. е. до того времени, когда погоня, если б она и была, уже не могла бы идти по нашим следам, которые были отчетливо заметны на проломленном льду в болоте и по сбитому инею на траве.

Наконец, первый день кончен…

По нашему подсчету до белого фронта оставалось еще верст 30–40. А это, по болоту, очень много.

Остановились. Развели костер… Иван Иванович снял свой мешок, вытащил оттуда котелок и еду… Скипятили воды, выпили советского чаю и закусили "шаньгами" — полуржаными северными лепешками…

Отдых был и физический, и моральный…Отдыхали не звери, а люди…

{60} Природа заставляет людей приспосабливаться к ней… Север выучил его жителя жить в природе круглый год…

Для ночлега Иван Иванович вырубил сырой ствол, разрубил его вдоль и в половинках выдолбил нечто вроде корыт, затем развел два костра шагах в 5-ти друг от друга, дал им разгореться и покрыл их корытами. Сырой ствол долго не загорался и тепло от костра не уходило вверх, а стлалось по земле.

Нервы сдали. Промерз и устал я сильно. Между этими двумя кострами мы легли на ночлег и скоро вся опасность, недоверие и странность обстановки ушли куда то далеко и, в темном, неизвестном лесу мы, тесно прижавшись, не зная друг друга, заснули.

Проснулись мы от холода довольно рано. Сварили кипятку, закусили и двинулись вперед. Несмотря на мои распухшие и покалеченные ноги, шли мы быстро.

Выскочили на какую то тропинку. Посмотрели. Следов нет. Несколько верст сделали по ней, как по паркету. Затем она свернула с нашего направления, и мы снова окунулись в болото.

Вел большей частью я. Изредка брал компас Иван Иванович.

Около полудня опять наскочили на движущиеся по дороге, крестьянские повозки и, опять, бросились в лес.

Начались сомнения: Правильно ли идем, не сбились ли с направления. Казалось, что вышли на красный фронт… Усталость брала свое. Мои промерзшие ноги в легких сапогах еле передвигались. Шли уже только нервами.

Приближалась ночь. Сил не было идти дальше.

Иван Иванович сменил меня и шел впереди.

Вдруг я вижу, что он, на мгновение, как бы врос в землю и затем бросился в чащу.

Я за ним. Из последних сил бежали мы полным ходом.

Откуда то у него появилась резвость. Наконец я поймал его. У него дрожала челюсть, он задыхался и повторял:

"Белые, белые, в двадцати шагах белые"!

Новое дело: шли к ним, пришли, и бежим от них! Оказалось, что он испугался того, что нас могут принять за красных и убить. Как бы то ни было, но мы были в зоне {61} белых. Если есть дозоры, значить где-нибудь недалеко должна быть деревня, и значит мы обошли красный фронт.

Я взял компас и пошел по прежнему направлению. И вот появились первые признаки жилья. Мы пересекли тропинку, — прошли сенокос, — наткнулись на забор, — прошли по пашне.

И увидели сначала крест с куполом, потом церковь и деревню.

Но стоп! Под ногами три трупа. — Красноармейцы.

"Верно в последнем бою" подумал я. Но к чему это? К хорошему или к плохому? Ладно. Вперед. А там разберем". И радостно и жутко было идти навстречу новой жизни. Вот по дороге мелькнули английские шинели. Иду на них. Усталость замерла…

Наконец встреча со своими солдатами. Это телефонисты 6-го Северного полка. Я объяснил им кто я, поцеловал их и просил отвести меня в штаб. Слава Богу! Я у своих!

Итак я у "своих". Я должен предупредить, что я совершенно не собираюсь говорить об общем положении в Северной области. Я рассказываю про свою жизнь. Поэтому и здесь, буду касаться только тех фактов и событий, которые имели то, или другое отношение ко мне. Переживал и чувствовал я их очень остро, т. к. в своей предыдущей жизни я жил верой в будущую Pocсию и желанием принести ей посильную помощь.

Я уже говорил о том представлении, о той вере и надеждах на "зарубежный мир", которые у меня выносились в тяжелые северные ночи на "Разъезде 21-ой версты", в ветеринарном лазарете, дисциплинарной роте и других подобных им Советских учреждениях.

Я твердо верил в союзников. В их помощь, в их дальновидность, выдержку, такт, строгий и глубокий расчет и в несомненность их победы над большевизмом.

Я верил в силу, энергию, идейность, неподкупность, {62} чистоту новой, взявшей все хорошее, и отбросившей не нужные пережитки Старого — белой армии.

Я знал цену красной армии.