Вопрос о «христианских чувствах» Пушкина Щеголев связывает с исповедью и причащением умирающего поэта. Щеголев уверен, что Пушкин исполнил христианский обряд только под влиянием записки от царя, переданной через Арендта.
Сопоставляя данные, идущие от современников, Щеголев «ловит» их на противоречиях в изложении событий: когда было решено послать за священником, когда была получена записка императора, когда совершился обряд исповеди и причащения.
Из всех свидетельств (доктора Спасского, Жуковского, Тургенева, Данзаса) очевидно, что Пушкин, «следуя совету родных и друзей», согласился исповедоваться сразу после того, как узнал от Арендта, что рана его смертельна. Правда, друзья поэта расходятся в показаниях о времени, когда был совершен обряд. Расхождения эти и кажутся Щеголеву доказательством сознательной подтасовки фактов. Но неточность показаний свидетельствует только об одном — христианскому обряду они не придавали того значения, которое вложил в него Щеголев. В пушкинскую пору исповедь и причащение умирающего так же обязательны, как крещение или венчание, и, независимо от религиозных чувств Пушкина, он должен был обряд этот исполнить, и только случай повинен в том, что священник пришел после того, как Арендт привез от царя записку с советом «умереть по-христиански». Это случайное совпадение дало основание царю сказать: «Пушкина мы насилу довели до смерти христианской». Так Николай I создавал свою легенду о Пушкине-безбожнике, что в устах монарха было равнозначно бунтовщику.
«Патриотические чувства» Пушкина выразились в словах благодарности, якобы переданных царю через Жуковского. Текстологический анализ автографа привел Щеголева к выводу, что слов этих Пушкин не произносил и что Жуковский сочинил их «в угоду излюбленным своим тенденциям» (с. 150)—т. е. в угоду своему «сентиментальномонархическому», как называет его Щеголев, миросозерцанию.
Мемуарное письмо Щеголев анализировал в отрыве от других документов и не обратил внимания на то, что «патриотические» слова Пушкина появились впервые в записке Жуковского о «милостях» семье поэта, написанной сразу после его смерти, когда Жуковский, потрясенный случившимся, не мог еще думать о своих будущих действиях. Им руководило только одно— обеспечить материальное благополучие ■ семьи покойного. И, очевидно, лишь потом он понял, что слова, приписанные Пушкину, зафиксированные однажды в записке к царю, обрели видимость факта, который он уже не может исключить из документов, повествующих о последних минутах поэта.
За 50 лет, прошедших со времени выхода книги Щеголева, история дуэли обросла и гипотезами неубедительными, подчас фантастическими. На события, которые казались очевидными, набрасывался флер загадочности. Так, случайная описка в дате письма Н. И. Гончаровой к дочери в Эльзас (1837 г. вместо 1838) привела Л. Гроссмана, а потом Т. Г. Цявловскую к версии о добрачной связи Екатерины Гончаровой с Дантесом 25 25 Гроссман Л. Указ. соч. С. 227; Прометей. 1974. Т. 10. С. 272—275.
.
Одним из наиболее загадочных обстоятельств в истории дуэли считалась женитьба Дантеса. Что могло заставить блестящего кавалергарда жениться на «ручке от метлы», как называли злые языки Екатерину Гончарову? Геккерны приписывали это благородству Дантеса, который якобы таким образом хотел спасти репутацию любимой женщины. Некоторые друзья Пушкина, например Н. М. Смирнов, предполагали, что Дантес мог сделать это из трусости, но большинство современников было в недоумении. Казалось бы, книга Щеголева сняла для нас это недоумение. Но все же ощущение загадки, над которой задумывались современники, передалось и некоторым исследователям. А загадка — источник для самых невероятных гипотез. И вот М. И. Яшин выдвинул гипотезу, что Дантес женился на Екатерине Гончаровой по желанию царя, т. е. что Николай I дал Дантесу соответствующее указание. Психологическая мотивировка поведения Николая следующая: 1) монарх был неравнодушен к красоте Натальи Николаевны и «не мог допустить возможных последствий ее неразборчивого кокетства с поручиком»; 2) женитьбой Дантеса на сестре Пушкиной царь стремился столкнуть Пушкина и Дантеса. Гипотеза Яшина получила, казалось бы, неожиданное подтверждение в записках дочери Николая I, Ольги Николаевны, которые были напечатаны в Париже на русском языке. Касаясь женитьбы Дантеса, она пишет, что «папа <...> поручил Бенкендорфу разоблачить автора анонимных писем, а Дантесу было приказано жениться на младшей сестре Наталии Пушкиной, довольно заурядной особе». Казалось, что загадка женитьбы Дантеса перестала быть загадкой. Но вскоре выяснилось, что приведенный текст — результат двойного перевода. Подлинные записки писались по-французски, а русский текст напечатан в Париже с немецкого перевода. Обращение к подлиннику показало, что никакого «приказа» не было,— во французском подлиннике речь идет не о вмешательстве царя, а об активности друзей поэта, которые «нашли только одно средство, чтобы обезоружить подозрения»,— принудить Дантеса жениться 26 26 Подлинный текст сообщил живший в Париже праправнук Пушкина Г. М. Воронцов-Вельяминов. См.: Левкович Я. Л. Две работы о дуэли Пушкина / Рус. лит. 1970. N° 2. С. 211—212; Воронцов-Вельяминов Г. М. Пушкин в воспоминаниях дочери Николая 1. Временник ПК, 1970. Л., 1972. С. 24-29.
.
Читать дальше