Николай Ховрин: Балтийцы идут на штурм !

К осени 1915 года наша подпольная организация была уже довольно многочисленной. Нас беспокоило отсутствие связи с другими кораблями и базами. Мы понимали, что к восстанию надо готовиться сообща - один линкор погоды не сделает и в случае выступления может быть быстро изолирован. Поэтому старались найти пути для общения с другими подпольными организациями.

В это время произошел так называемый бунт на "Гангуте", всколыхнувший весь флот. "Гангут" был не чета нашему "Павлу". Вступивший в строй уже в дни войны, он по праву считался одним из сильнейших линейных кораблей в мире. Построили его по проекту талантливого русского судостроителя Бубнова вместе с тремя "близнецами" - "Полтавой", "Севастополем" и "Петропавловском". Каждый из них обладал большой скоростью, мощным вооружением и надежной броневой защитой. Эта могучая четверка, составлявшая 1-ю бригаду линкоров, была подлинной гордостью русского флота.

События на "Гангуте" развернулись неожиданно. В один из вечеров, когда с камбуза принесли ужин, часть команды не стала есть кашу, приготовленную из недоброкачественной крупы. Отказ от пищи был типичным выражением матросского протеста. Моряки собирались группами и в полный голос ругали начальство.

Их озлобление и повышенную нервозность можно было понять. Как раз в тот день на корабле производилась погрузка угля. По существующей на флоте традиции матросам после работы полагалось дополнительное питание. В этот же раз выдали обычную порцию каши, да к тому же прогорклой.

Надо сказать, что обстановка на линкоре и без того была накаленной. За несколько дней до вспышки на "Гангуте" были обнаружены революционные прокламации. В кубриках матросы говорили о бесчеловечном обращении с ними. К вечеру 19 октября было ясно, что недовольство экипажа вот-вот вырвется наружу. Большевики с "Гангута" понимали, что стихийное, неподготовленное выступление безоружных моряков будет потоплено в крови, и всеми силами старались сдержать страсти. Однако кое-где произошли столкновения с офицерами. Дело дошло до драки. Очень бурным было и объяснение со старшим офицером, которого командир специально прислал для переговоров. Но до вооруженного выступления дело не дошло. К ночи напряжение спало. И тем не менее власти объявили события на "Гангуте" бунтом. Десятки матросов были арестованы.

Следствие велось предвзято. Командование флота упирало на то, что произошел именно бунт. А за это в военное время полагались весьма строгие наказания, вплоть до смертной казни. Факты подтасовывались. Например, во время общего галдежа кто-то крикнул: "Бей баранов!" Старший офицер, являвшийся остзейским немцем и обладателем баронского титула, заявил следователю, что матросы призывали бить не баранов, а баронов. Изменение одной лишь буквы в слове придавало выкрику политическую окраску. Подобными натяжками изобиловало все состряпанное против гангутцев дело.

Нам, рядовым матросам, в то время не были, конечно, известны все обстоятельства событий на "Гангуте", а тем более ход следствия. Мы пользовались лишь слухами и, к сожалению, не всегда точными вестями "матросского телеграфа". Одно было ясно: готовится расправа над неповинными людьми. На флоте шло глухое брожение. Подпольный большевистский комитет на "Павле I" в эти дни особенно остро чувствовал, что отсутствие связей с другими кораблями резко ограничивает рамки партийной деятельности. События на "Гангуте" убедительно показали, что разрозненные выступления не только бесцельны, но даже опасны для общего дела, потому что позволяют властям расправиться с недовольными поодиночке. Это подстегнуло нас. С новой энергией мы начали искать контакты с другими большевистскими организациями. Наконец установили связь с ячейками на линейных кораблях "Петропавловск" и "Цесаревич". А вскоре нам неожиданно представился случай связаться с подпольщиками за пределами Гельсингфорса.

Произошло это при следующих обстоятельствах. В конце октября 1915 года "Павел I" направился в Кронштадт для ремонта и подготовки к зимней стоянке. Осенняя Балтика встретила нас неприветливо. Холодные волны одна за другой накатывались на корабль, пронизывающий сырой ветер свистел в снастях, выдувал последние остатки тепла из-под матросских бушлатов. И все же команда радовалась перемене обстановки, возможности побывать в другом городе.

В связи с этим походом возникли некоторые планы и у нас, подпольщиков. Наша центральная пятерка поручила каждому члену партии через знакомых и родных узнать что только можно о кронштадтских большевиках. Первым радостную весть принес нам матрос четвертой роты Василий Ломакин. На берегу он встретил своего двоюродного брата Федора, который тоже служил на флоте. Это была на редкость счастливая встреча - родственник Ломакина состоял в нелегальной организации и имел задание установить связь с нашим кораблем. Он сообщил, что на "Павел" придет представитель кронштадтского подполья.