Анна Тимофеева-Егорова - Я — «Берёза». Как слышите меня?..

Когда что-то в работе не получалось, Нефедов терпеливо, не повышая голоса, показывал, рассказывал, держа в своей умелой руке чью-нибудь худенькую руку с кусачками, и приговаривал:

— Ничего, ничего… Не боги горшки обжигают.

Теорию у нас читали преподаватели с инженерным образованием, что в те времена было редкостью и большой роскошью. Мало-помалу и я научилась и чертежи читать, и держать правильно кусачки, научилась различать диаметр железных прутьев и обжигать тонкую проволоку для вязки их. Экзамены мы сдавали в шахте 21-21бис «Красные ворота», где проходили практику. Здесь нас и оставили работать арматурщиками.

Красные ворота — не только великолепный памятник архитектуры. Это, прежде всего, памятник в честь победы русского оружия в Полтавской битве.

Сначала — при Петре I — были «Триумфальные ворота». После пожара 1737 года московское купечество построило на их месте новые — для въезда на коронацию в Кремль царицы Елизаветы. Эти тоже сгорели. Тогда, по проекту Д.В.Ухтомского, в 1753-57 годах опять были построены ворота, опять «Триумфальные», а позднее за ними прочно установилось название «Красных ворот», поскольку через них шло движение из центра города в «Красное село».

В 1928 году у «Красных ворот» была снесена церковь «Трех Святителей». На этом месте расположилась шахта Метростроя №21, а позднее, в 1934 году, построили вестибюль станции «Красные ворота».

Так вот здесь, во дворе шахты, что у Красных ворот, мы и сделали первые заготовки балок для железобетонной «рубашки» тоннеля. Все заготовки поднимали на эстакаду, оттуда грузили в клеть и спускали в шахту. Тогда, на первой очереди Метростроя, спускали в шахту и поднимали из шахты подъемником только грузы, шахтеры же спускались и поднимались по лестнице. Эта лестница запомнилась мне на всю жизнь — узкий колодец, или ствол, а в нем почти отвесная лестница с маленькими площадками. Если поднимается или спускается кто-то навстречу, то разминуться на лестнице очень трудно — такая она узкая, вся обледенелая, скользкая да полутемная. Рукавицы с рук приходилось снимать, так как в них не удержишься за скользкие-то ступеньки. Свет от малюсеньких лампочек в плотном тумане теряется, на руки, держащиеся за ступеньки, наступают сапоги спускающихся следом шахтеров. Страшно, очень страшно было первый раз спускаться в шахту!..

Но чем дальше от поверхности земли, тем светлее и теплее, и вот мы уже на глубине 40-50 метров. Наша арматура лежит в стороне, а к стволу непрерывно подходят вагонетки с породой, которые стволовой вкатывает в клеть и отправляет на-гора.

Стволовой — шахтер, принимающий и отправляющий грузы вверх и вниз. Одет он в резиновую куртку, сапоги, широкополую резиновую шляпу, сразу не разберешь мужчина это или женщина. Он кажется великаном не только по одежде, но и по тому, как лихо расправляется с доверху нагруженными породой вагонетками. Однако клеть отправлена, и стволовой, сняв сначала свою шляпу, а потом и кепочку, повернутую козырьком к затылку, поправляет пышные белокурые волосы.

— Зина! В кино пойдем сегодня? — спрашивает парень, подкативший очередную вагонетку.

— Нет, — строго отвечает белокурый стволовой, — у меня сегодня учеба, — и вновь нахлобучивает шляпу, натягивает рукавицы и стаскивает груз, спустившийся в шахту.

Мы, бригада вчерашних фабзайчат, взваливаем арматуру на плечи и, согнувшись от тяжести, шагаем вперед — по штольне к тоннелю, туда, где должны собрать ее точно по чертежам, связать проволокой каждое перекрестье. Затем плотники сделают опалубку из досок, а бетонщики зальют все это сооружение бетоном. Движемся по штольне цепочкой. Идти трудно: груз очень тяжелый, и хочется его сбросить, распрямиться, отдохнуть. Но мы несем дальше, и кто-то тихонько начинает песню:

По долинам и по взгорьям…

Неожиданно резкий толчок, яркая, как молния, вспышка — и тьма. А во тьме отчаянные крики… Меня сильно ударило током. Очнулась на шахтном дворе. Несут куда-то. Вижу машину «скорой помощи». Испугалась, вырвалась из рук, несущих меня, и кинулась было в сторону кучи гравия…

В Боткинской больнице я пролежала две недели. Когда вернулась на шахту, то узнала, что погиб Андрей Дикий, крючками арматуры зацепив за оголенный электропровод. Смерть Андрея потрясла нас всех, но еще более взволновало письмо его отца, пришедшее уже после смерти сына. Он писал ему:

«Ридный сыну!

Гроши вид тебе мы с мамой одержалы и дуже вдячны за заботу про нас, старых людей.