Клаус Фритцше - Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Моя реплика по поводу сказанного врачом осталась без внимания. Мне ничего не оставалось, как только подчиниться. А когда я появился на плацу, то колонны уже давно ушли. Был объявлен учебный марш-бросок на 25 км.

Меня ожидал командир взвода и водитель, сидевшие в джипе гимназии, который был без тента. Мы последовали по пути колонн. Было раннее утро, холодное и туманное. Одевшись наспех в короткие брюки и одну лишь коричневую рубашку, я сидел на открытом ветру и дико мерз, пока мы не достигли колонн на марше. После 14 дней, проведенных в постели, марш с «обезьяной» на спине (войсковой ранец с коровьим мехом наружу и притороченной к нему свернутой плащ-палаткой) стал для меня сущей мукой. Я был в ярости от незаслуженного обращения. Был уже обед, когда мы наконец вернулись в расположение школы, чтобы сменить маршевые ранцы на чемоданы, приготовленные к отъезду домой на каникулы.

Как я выдержал поездку домой на поезде, уже не помню. По прибытии домой температура была уже очень высокой. Рецидив — мокрый плеврит. Вот с этим и начались летние каникулы. Антибиотиков, с помощью которых можно было быстро сбивать температуру, тогда еще не было. Выздоровление протекало медленно. А смертные исходы у пациентов с таким диагнозом не считались редкостью.

И тут еще из Наумбурга пришел «голубой конверт», т. е. сообщение: « Ваш сын не успевает по школьной программе, поэтому мы рекомендуем освободить его от посещения этой школы.» Формальной причиной для этого послужили спортивная подготовка и история, по которым я был «двоечником».

То, что такое решение могло быть принято на третьем месяце учебного года, я мог объяснить тем, что я давно находился в «списке сбитых», [3] Abschussliste — счет сбитых самолетов. Терминология Люфтваффе. — О.К. и может быть, после консультации между воспитателями и врачом школы по поводу правомерности отправки меня на марш, а также возможных последствий.

Лишенный возможности купаться и играть, вышвырнутый из элитной школы, как «не доросшая задница из последней шеренги», слушающий деревенские сплетни о несостоявшемся младшеньком деревенского учителя, проводил я летние каникулы преимущественно в горизонтальном положении. В любом отношении я чувствовал себя абсолютно отвратительно. Мне было 14 лет.

А потом последовал прием в государственную школу имени Мартина Лютера в Айслейбэне, в реальную гимназию, в новый жизненный отрезок, преисполненный успехами. Психологическая травма от Наполы быстро ушла на задний план, хотя от нее я не смог полностью избавиться до самой старости. Читатель может удивиться, что после того, как я был вышвырнут из элитной школы Напола, не сделал соответствующих выводов по поводу Гитлера и национал-социализма. Но эту элитную школу я расценивал как «язву на некогда здоровом теле», не зная или не хотя знать, что это тело было поражено уже массой таких язв.

В новой школе я встретил большое количество друзей начальной школы, ни один из которых не подал вида, что я, мол, вылетел из элитной школы, и, собственно, был отщепенцем. Напротив: Меня приветствовали как, своего роде, заблудшего сына. Это был дружный класс. В 1990 году с обеих частей Германии на встречу выпускников, окончивших школу ровно 50 лет назад, из 22 ребят прибыло аж 15.

В новой школе я хорошо справлялся с требованиями учебного плана, причем удалось преодолеть особенный барьер. Дело в том, что в Наумбурге в качестве первого иностранного языка мы изучали английский, а в Айслейбэне это был французский. Я поставил перед собой задачу, догнать программу по этому иностранному языку до конца года. Для этого имелась причина. Во-первых, в моем распоряжении был частный преподаватель (пенсионерка из дома престарелых), с которой я мог заниматься французским 6 раз в неделю. Но была и главная мотивация, которую можно кратко выразить словами:

«Я докажу родителям, что не глуп!»

Итогом такой охоты за достижением цели, которую я проводил с удовольствием, стало то, что, начиная с пятого месяца данного процесса, я стал успевать выполнять классные задания, а в конце учебного года в документе по успеваемости напротив графы «французский язык» у меня стояла отметка 2 (по-немецки «хорошо»).

Затем произошло еще одно потрясающее событие — полет на планере. В Наполе в Наумбурге также имелся учебный планер, но для меня, спортивного отказника, полеты оставались только в мечтах. Этот вид спорта придерживали только для примерных учеников. Так что об этом я мог только и мечтать, что я и делал.