Семен Иванов - Штаб армейский, штаб фронтовой

Глава третья. В водовороте первых сражений

Ранним воскресным утром 15 июня не успел я еще подняться с постели, как раздался звонок полевого телефона, связывавшего мою квартиру со штабами корпуса и армии. Оперативный дежурный передал приказание начальника штаба армии полковника П. И. Ляпина срочно прибыть к нему. Я быстро оделся, побрился и, успокоив озабоченную жену, вышел из дома. Лицом к лицу столкнулся с почтальоном. Взял у него пачку газет и сразу же развернул "Правду" - мы стали тогда получать московские издания в день их выхода. В глаза бросились слова из сообщения ТАСС: "...по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы..."

Вздох облегчения невольно вырвался у меня. Я подумал в тот момент, что наше правительство, видимо, прозондировало почву у немецкой стороны и получило соответствующие заверения. Ведь, действительно, как я говорил, слухами о близкой войне Белосток в те дни был буквально переполнен, да, к сожалению, и не только слухами.

...Полковник Ляпин вручил мне предписание о срочном выезде в Могилев и сказал, что согласно окружному мобилизационному плану я назначаюсь начальником оперативного отдела - заместителем начальника штаба 13-й армии. Такой оборот дела меня очень расстроил. Петр Иванович заметил это и сказал:

- Зайди к командующему проститься, он на месте и, может быть, что-нибудь сделает для тебя.

Я последовал совету. Константин Дмитриевич Голубев принял меня сразу и на мою просьбу сокрушенно ответил:

- Я уже и сам просил начальника штаба округа оставить тебя у нас, но он наотрез отказался, так что настала пора распрощаться... А что это у тебя за газеты?

Я положил на его стол "Правду" так, чтобы внимание генерала привлекло заявление ТАСС. Пробежав текст, командующий взял красный карандаш и подчеркнул жирной чертой слова: "...происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами..."

- "Надо полагать..." - повторил он, растягивая слова.- А полагать, я думаю, можно и наоборот? Учти это.

Он обнял меня, а затем по-отцовски подтолкнул к выходу и сказал вслед:

- Ни пуха тебе ни пера на новой должности.

16 июня я был уже в Могилеве, с которым в дальнейшем была тесно связана одна из драматических страниц истории боевого пути 13-й армии.

Направляясь в штаб 13-й армии, я предполагал, что это то самое объединение, которое сражалось на советско-финляндском фронте. Поэтому надеялся встретить уже сколоченный коллектив штаба, а также испытанного командарма генерала В. Д. Грендаля. В действительности же оказалось, что прежнюю 13-ю армию расформировали, и речь шла о совершенно новом объединении, приказ о создании которого был издан немногим более месяца назад. Первоначально формированием армии занимался заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант И. В. Болдин. Затем на должность начальника штаба армии прибыл комбриг А. В. Петрушевский, бывший до этого начальником оперативного отдела штаба округа, и основные заботы легли на его плечи. Лишь в первых числах июня командующим назначили генерал-лейтенанта Петра Михайловича Филатова. По первоначальной наметке в армию должны были войти 2-й, 44-й стрелковые и 20-й механизированный корпуса.

Дежурный по штабу направил меня к командарму. Я предстал перед рослым, широкоплечим, крепко сбитым генералом с проницательным взглядом и наголо обритой головой. Грудь его украшали два ордена Красного Знамени - награды за подвиги в гражданской войне и орден Красной Звезды - за успехи в подготовке войск уже в мирное время. Пожав мне руку и выразив удовлетворение, что наконец-то ведущий отдел штарма - как сокращенно называют в обиходе в воинской среде штаб армии - получил своего начальника, он сказал, что дел у него невпроворот, и адресовал меня к комбригу Петрушевскому.

Комбриг был несколько выше среднего роста. Военная форма сидела на нем элегантно. Все его движения, манера держаться и разговаривать выдавали в нем человека, прошедшего хорошую строевую закалку. Петрушевскому было чуть больше сорока лет. Его белокурые волосы, аккуратно зачесанные на косой пробор, начали седеть на висках, но выглядел он молодо и бодро. Лицо с правильными чертами оживлялось и, я бы сказал, одухотворялось живыми голубыми глазами. Выправку Петрушевского немного портила манера слегка пригибаться, что, как оказалось, было следствием фронтового ранения в живот.