- Народ рассердился, и мальчишки катались на трупах немцев с гор "ну, милая, вези!".
Ольга Васильевна сказала Тамаре:
- Мне дали категорию, как дочери Сурикова.
Забавно! Жена Кончаловского не может получить питание, а она же - дочь Сурикова - получила. [...]
1 ноября. Воскресенье
Ходил в Лаврушинский. Лестница освещается лучами сквозь прорванную бумагу, на площадках побуревшие мешки с песком, а секции отопления сняты. Внутри холодно, но пыли мало. Книги раскиданы по полкам в беспорядке удивительном. Я взял "Философский словарь" Радлова и роман Кервуда, - и ушел в тоске.
Зашли Ливановы и Бабочкин, - Бабочкин послезавтра летит в Ленинград, везут картину "Ленинградцы". Он в хаки.
[...] Пришли Пастернак, Ливанов и Бажан. Какие все разные! Пастернак хвалил Чистополь и говорил, что литературы не существует, т.к. нет для нее условий и хотя бы небольшой свободы. Как всегда, передать образность его суждений невозможно - он говорил и о замкнутости беллетристики и о том, что государство - война - человек - слагаемые, страшные по-разному. Ливанов - о Западе, о кино, о том, что человек Запада противопоставляет себя миру, а мы, наоборот, растворяемся в миру.[...] Бажан - о партизанах, о борьбе на Украине. [...] Затем Пастернак заторопился, боясь опоздать на трамвай, было уже одиннадцать, - и ушел, от торопливости ни с кем не простившись. Бажан сказал:
- Я давно мечтал увидеться с Пастернаком, а сейчас он разочаровал меня. То, что он говорил о литературе, - правда, редакторы стали еще глупее, недоедают что ли, но разве можно сейчас думать только о литературе? Ведь неизбежно после войны все будет по-другому.
Неизбежно ли? Бажан и не замечает, как он говорит устами газетчика, дело в том, что Пастернака мучают вопросы не только литературы, но и искусства вообще. Как иначе? Слесарь и во время войны должен думать о слесарной работе, а писатель тем более.
5 ноября. Четверг
[...] Капица сказал на собрании академиков, где обсуждалась книга "25 лет советской науки" - было неинтересно. Нам незачем хвастаться, лучше, если б о нас писали другие. Вот если б о советской науке написали бы иностранные ученые, это было бы полезно и им и нам". Он же сказал: "У нас держатся за хвост факта. А в газете факт должен быть особенный. Например, если вас укусила собака - это не газетный факт. А вот если вы укусили собаку - это уже интересно. Если собака укусила премьера - это любопытно, а если премьер укусил собаку - это уже сенсация!"
[...] Москва? Она странная, прибранная и такая осторожная, словно из стекла. Из-за дороговизны водки, а главное - отсутствия ее - совершенно нет пьяных. Дни, до сегодня, стояли солнечные и теплые. Я обошел много улиц, но ни у одного дома не встретил стоящих и беседующих людей, которых всегда было так много в Москве. Так как продуктов мало и все они истребляются, то улица чистая - нет даже обрывка бумаги. Возле нашего дома на Лаврушинском бомбой отломило угол школы. Сила воздушной волны была такова, что погнуло решетку, прутья которой отстоят довольно далеко друг от друга.
[...] Читал Владимира Соловьева - о теократии. Несомненно, он мечтал об объединении не только католицизма с православием, но и еврейства и магометанства. Мне думается, что несколько фраз, - почти буквально, перескочили из Вл.Соловьева в мою статью о "Москве", да я и прямо процитировал его - то-то удивятся "философы", когда прочтут цитату из Соловьева на страницах "Известий".
6 ноября. Пятница
Самое удивительное, пожалуй, быстрота, с которой течет время в Москве. Встал. Умылся. [...] Сходил за карточками в Краснопресненское бюро, получил, зашел за книгами в Лаврушинский, пообедал - и дня нет. Тамара пошла за хлебом, я включил радио, и вдруг заговорил Сталин. Он говорил с сильным кавказским акцентом, выговаривал вместо "б" - "п", булькала вода, в конце фраз у него не хватало голоса, и он говорил совсем тихо. Вся гостиница замерла. Нет ни шагов, ни голосов. Я сидел на розовато-коричневом узком диване, против меня стол под красное дерево, голубая, покрашенная масляной краской стена, на ней гравюра в сосновой рамке - Баку, старый город - вдали нефтяные вышки. На тоненьком ночном столике микрофон - и оттуда несется голос, определяющий судьбы страны, войны. Голос иногда неправильно произносит слова, не договаривает их, - к концу речи он, видимо, слегка устал, - но как волнительно...
Пришли Тамара, Николай Владимирович и Сейфуллина. Она зачесывает волосы назад, маленькая, глаза навыкате, носик; на ней кофта из плюшевого белого заграничного одеяла - и к одеялу этому прикреплен орден. Разговор профессиональный - кто, что, о ком написал. Рассказала о Милочке - своей племяннице - та, коммунистка и военврач 3 ранга, поехала из Ялты на пароходе "Абхазия", - несколько бомб, пароход затонул. Но к Книппер-Чеховой приехал какой-то партизан и сказал, что М.П.Чехова и племянница Сейфуллиной ушли с партизанами в горы! [...]
Читать дальше