Всеволод Иванов - Сборник рассказов 'Дикие люди'

Подумал Древесинин и сказал:

- Офицера... по делам, должно. Икспитиция... Ясно.

Озорно подмигнул глазом и ртом:

- Мы им пропишем, Селиванчик.

Несет тележка людей, твердо несет. Лошадей. Веселятся, и позади, как лиса хвостом, заметает тележка след свой монгольской пылью.

Протянул плаксиво Афанасий Петрович:

- Ни надо, ребя... У плен бы лучча... Бить обожди.

- Галовы своей не жалко... тебе, что ли?

Озлился Селиванов и затвор бесшумно, как пуговицу отстегивают, отбросил:

- Тут плакать не приходится, казначей.

Больше всего злило их - появились офицеры в степи одни, без конвоя. Будто их тут сила несметная, мужикам смерть будто. Вот, например, вставал в рост офицер, степь оглядывал, но видит плохо: пыль; ветер вечерний красный на сожженных травах; на двух камнях у лога, похожих на лошадиные туши... Какие камни?.. Туши?..

В красной пыли тележка, колеса, люди и мысли их... Мчатся.

Выстрелили... Гикнули. Еще выстрелили.

Разом, задев одна другую, упали фуражки в кузовок.

Ослабли, точно лопнули, вожжи...

Рванули лошади... понесли было. Но вдруг холки их молочно опенились... Дрожа крепкими кусками мускулов, они понурили головы, встали.

Сказал Афанасий Петрович:

- Померли...

Подошли мужики, посмотрели.

Померли краснооколышные. Сидят плечо в плечо, головы назад откинуты, а один из умерших - женщина. Волоса распались, в пыли - наполовину - желтые и черные, а гимнастерка солдатская приподнята высоко женской грудью.

- Чудно.- сказал Древесинин.- сама виновата, не надевай фуражку. Кому бабу убивать охота?.. Бабы нужны обществу.

Плюнул Афанасий Петрович.

- Изверг ты и буржуй... Ничего в тебе, сволочи...

- Обожди.- перервал их Селиванов.- Мы не грабители, надо имущество народное переписать. Давай бумагу.

Под передком среди прочего "народного имущества" в плетеной китайской корзинке лежал белоглазенький и белоголовенький ребенок. В ручонке у него угол коричневого одеяльца зажат. Грудной, маленький, пищит слегка.

Умиленно сказал Афанасий Петрович:

- Тоже ведь... поди, так по-своему говорит, что и как.

Еще раз пожалели женщину и не стали одежду с нее снимать, а мужчину закопали голого в песок.

III

Обратно в захваченной тележке ехал Афанасий Петрович, держал в руках ребенка и, покачивая, напевал тихонько:

Соловей, соловей-пташечка...

Канареечка...

Жалобно поёт...

Вспомнил он поселок Лебяжий - родину; пригоны со скотом; семью; ребятишек - и тонкоголосо плакал.

Ребенок тоже плакал.

Бежали и тонкоголосо плакали жидкие сыпучие и спаленные пески. Бежали на низеньких крепкомясых монгольских лошадях партизаны. Были партизаны спаленно-лицые и спаленно-душие.

У троп задушенная солнцем стлалась полынь, похожая на песок - мелкая и неуловимая глазом.

А пески - полынь, мелкие и горькие.

Тропы вы, тропы козьи! Пески вы, пески горькие! Монголия - зверь дикий и нерадостный!..

Разглядели имущество офицерское. Книги, чемодан с табаком, блестящие стальные инструменты. Один из них, на трех длинных ножках - четырехугольный медный ящичек с делениями.

Подошли партизаны, осматривают, щупают, на руку привешивают.

Пахнет от них бараньим жиром - от скуки ели много, и одежда высалилась. Скуластые, с мягкими тонкими губами - донских станиц; с длинным черным волосом, темнолицые - известковых рудников. И у всех кривые, как дуги, ноги и гортанные степные голоса.

Поднял Афанасий Петрович медноголовый треножник, сказал:

- Тилископ.- И глаза зажмурил.- Хороший тилископ, не один мильён стоит. На нем луну рассмотрели и нашли на ней, парни, золотые россыпи... Промывать не надо, как мука, чистехонькое золото. Сыпь в мешок...

Один молодой из городских захохотал:

- И чо брешет, разъязви ево...

Рассердился Афанасий Петрович:

- Ето я-то брешу, стерва ты почтовая? погоди...

- Кто погоди?

Афанасий Петрович схватил револьвер.

- Цыц.- сказал Селиванов.

Табак поделили, а инструменты передали Афанасию Петровичу - как казначей, может при случае обменять он на что-нибудь у киргизов.

Сложил он инструменты перед ребенком.

- Забавляйся...

Не видит тот: пищит. И так и этак пробовал (в пот даже ударило) пищит дите, не забавляется.

Принесли кашевары обед. Густо запахло маслом, кашей, щами. Вытащили из-за голенищ широкие семипалатинские ложки. Вытоптана станом трава. Вверху на скалах часовой кричит:

- Мне скора-а?.. Жрать хочу... Смену... давай!

Пообедали и вспомнили: надо ребенка накормить. Пищит непрестанно дите.